Я повертел лист в руках.

– А конверт, штемпели? – поинтересовался я.

Михайлов-младший махнул рукой:

– Письмо пришло из малюсенького городка в самой глуши Аризоны. Я специально туда ездил. Местные жители никогда в жизни не видели русского, тем более если этот русский – замаскированный разведчик. Я думаю, что в целях конспирации он опустил конверт в случайном городке. Может быть, даже будучи пассажиром проезжающего поезда.

Я вернул лист Михайлову.

– Это интересное письмо. И что вы предприняли?

– Я начал потихоньку интересоваться судьбой отца. Связался с Костей. Давал запросы в архивы. Но вы понимаете – получить информацию о разведчике очень трудно.

– Это мягко сказано, – вставил я.

Михайловы разом кивнули.

– Мы получили несколько отказов и в американских и в российских архивах. Потыкались, куда могли, а потом и бросили это дело. Я уже начал было забывать про эту историю, но однажды, вернувшись домой с работы, обнаружил, что в мое отсутствие в квартире кто-то побывал. Дом был перевернут буквально вверх дном. Ящики выдвинуты, содержимое вывалено на пол. Было такое ощущение, что в квартире побывали грабители. Я, конечно, тут же вызвал полицию. Однако потом выяснилось, что не пропало ничего. Ну ровным счетом. Ценности, документы, среди которых были и важные банковские бумаги, – ничего не пропало. Мой сейф вскрыли, но его содержимое осталось нетронутым! Полицейские решили, что либо я малость тронулся, либо тут замешана любовная история. Вы же знаете легавых – весь свой опыт они черпают из детективных романов. Никаких следов таинственные пришельцы не оставили. Ни отпечатков пальцев, ни оторванных пуговиц, окурков, автобусных билетов или магазинных чеков. И только через пару дней я хватился вот этого самого письма. Я имею в виду оригинал вместе с конвертом. Это письмо оказалось единственным, что пропало после того случая.

Как вы понимаете, Юрий Петрович, это не могло не насторожить меня. Я связался с братом, рассказал ему об этом. И мы, поняв, откуда ветер дует, решили продолжить поиски. Мы разослали письма везде, куда только могли. Но это не принесло никаких плодов. Зато с некоторых пор я начал замечать, что за мной установлена слежка. Ну, знаете, ничего определенного, но постоянно такое чувство, что за тобой следят. Очень неприятное, прямо скажем, чувство. Постоянно в напряжении, не можешь расслабиться. С женой я, конечно, делиться не стал: зачем лишняя нервотрепка. И самое главное – я не понимал, почему, что я такого сделал, что за мной следят. Поначалу я решил, что это просто нервное расстройство от переутомления. Сходил к психоаналитику. Удивительно, но после того, как я ему рассказал о своих опасениях, чувство, что за мной следят, прошло. Но через неделю снова возобновилось. Тогда я вызвал специалистов по поиску средств для слежки. И что вы думаете? И в офисе, и дома, и в машине были обнаружены «жучки». И даже в моем костюме – том самом, в котором я был у психоаналитика.

А на следующий день после того, как были обнаружены «жучки», я чуть не попал в автокатастрофу. У меня сильные подозрения, что она была кем-то подстроена. Я решил, что так жить больше нельзя, отправил жену в Лос-Анджелес (там у меня есть дом), а сам прилетел в Москву, чтобы обсудить происшедшее с братом. И вы представляете, Юрий Петрович, по дороге из Шереметьева на меня было покушение. Чудом удалось спастись.

– Вы уверены, что это было покушение?

Михайлов-младший горько усмехнулся:

– Ну а как еще назвать погоню и выстрелы? У меня есть серьезные основания полагать, что это как-то связано с делом отца…

Он сделал знак своему брату, чтобы тот продолжил повествование. Константин Михайлов откашлялся и начал:

– Я живу в Псковской области. Занимаюсь экспортом леса. Меня там каждая собака знает. После звонка Славы я поехал в Москву. Потыкался по архивам. Глухо. Везде давали от ворот поворот. Я уж и так, и так, деньги давал – ничего не помогало. Единственное, чего я от них тогда получил, это маленькая справка, что отец был осужден по такой-то статье в таком-то году. А это я и без них знал. Самое главное – не сообщали, какое именно наказание получил отец. Пытался пробиться на прием к начальству – и тут облом. Не принимают меня, и все.

– А что вы хотели? – вставил я. – Речь идет о разведчике.

– Но и о моем отце! – возразил Михайлов-старший.

– Значит, – подытожил я, – вам так и не удалось больше ничего узнать о судьбе отца?

– Нет, удалось. Кое-что.

Михайлов-старший достал из кейса лист бумаги и протянул мне.

– Прочитайте.

На листе значилось:

Федеральная служба безопасности РФ

Исх. No 235346347

Михайлову Константину Алексеевичу

В ответ на Ваш запрос от… сообщаем, что Ваш отец Алексей Константинович Михайлов был осужден военным трибуналом Московского гарнизона в закрытом судебном заседании 18 ноября 1971 года по статье 64 п. "а" к смертной казни – расстрелу. 2 сентября 1972 года приговор был приведен в исполнение.

Зам. начальника канцелярии центрального аппарата ФСБ

Российской Федерации генерал-майор Стаднюк Н. Л.

Я вернул лист Михайлову.

– Ну и что дальше? Кажется, вы добились того, чего хотели?

Михайлов покачал головой:

– Нет, не все. Вот еще один документ. Взгляните.

Это был пожелтевший от времени обрывок оберточной бумаги. На нем еле проглядывался текст, написанный наполовину выцветшими чернилами. Мелкий, убористый почерк. Видно, писавший экономил бумагу. Я с трудом, по складам, разбирал слова.

Дорогая Лёля!

Может быть, это единственное и последнее письмо, которое удастся тебе передать. И. В. сильно рискует, согласившись взять его. Вероятно, я получу б.п.п., так что вряд ли я смогу передать хоть какую-то весточку. Не говоря уже о том, чтобы увидеться с детьми. Лёля, я прошу тебя, заботься о них и не допусти, чтобы их отдали в детдом. Постарайся воспитать из них настоящих советских людей.

Прощай, твой Алексей.

– Кто это – Лёля? – спросил я.

– Это сестра отца. Тетя Лёля нас воспитала и вырастила.

– Та-ак, – протянул я, – а кто такой И. В.?

– Не знаю, – покачал головой Михайлов, – я думаю, что это, скорее всего, адвокат. Кто еще мог иметь связь с заключенным, да еще суметь передать записку?

– Да, вероятно. А б.п.п. – это, как я понимаю, «без права переписки». Однако я не вижу ничего особенного в этой записке. Почему она вас так насторожила?

– Эту записку тетя Лёля хранила всю жизнь и передала ее мне только в день моего совершеннолетия. Она хранилась в семейном архиве среди старых фотографий. Но после того как я получил ответ из ФСБ, еще раз внимательно изучил эту записку. И нашел нечто меня поразившее.