Я только пытаюсь напомнить, что… Об этом поговорим позже.

– Роберта не могла убить своего отца, – продолжил священник, воспользовавшись паузой. – Это просто невозможно.

– В семье и такое случается, – мягко возразил ему Линли.

– Но вы забываете про Усишки!

После столь странной реплики, которая самому священнику, по-видимому, казалась вполне ясной и разумной, воцарилась тишина. Никто не отваживался заговорить или даже взглянуть в лицо собеседнику. Тяжелое, затянувшееся молчание нарушил Уэбберли.

– Иисусе, – проворчал он, резким движением оттолкнув свой стул от стола. – Прошу прощения, но… – Он направился к бару в углу кабинета и вынул из него три бутылки.

– Виски, херес, бренди? – предложил он всем присутствовавшим.

Линли мысленно вознес благодарственную молитву Бахусу.

– Виски! – отозвался он.

– Вам, Хейверс?

– Мне не нужно, – сурово отвечала она, – я при исполнении.

– Разумеется. Что вы будете пить, святой отец?

– Ох, вот если бы глоточек хереса…

– Стало быть, херес. – Уэбберли быстро выпил, налил себе еще и вернулся к столу.

Теперь каждый задумчиво смотрел в свой стакан, словно гадая, кто же первым задаст вопрос на этот раз. Наконец на это отважился Линли, предварительно увлажнив нёбо отборным благоуханным виски.

– Усишки? – повторил он.

Отец Харт кивнул в сторону разложенных на его столе бумаг.

– Разве об этом не упоминается в отчете? – жалобно спросил он. – Не сказано о собаке?

– Да, здесь упоминается о собаке.

– Это и был Усишки, – пояснил священник. Здравый смысл вновь одержал победу. Все вздохнули с облегчением.

– «Пес был найден убитым в хлеву рядом с Тейсом», – вслух зачитал Линли.

– Вот именно! Теперь вы понимаете? Вот почему мы все убеждены в невиновности Роберты. Не говоря уж о том, как она была предана отцу, нельзя забывать про Усишки. Она бы никогда не причинила вреда этой собаке. – Отец Харт торопливо подбирал как можно более убедительные слова. – Этот пес сторожил ферму, он жил в их семье с тех пор, как Роберте минуло пять лет. Конечно, он уже одряхлел, видел плоховато, но никому и в голову бы не пришло избавиться от такой собаки. Его знала вся деревня, мы все его баловали. Днем он обычно приходил в церковный двор, к Найджелу Парришу, и валялся на солнышке, слушая, как Найджел играет на органе – он наш церковный органист. А порой пес заходил на чай к Оливии.

– Он ладил с селезнем? – с серьезным видом уточнил Уэбберли.

– Как нельзя лучше! – радостно отозвался отец Харт. – Усишки прекрасно ладил с каждым из нас. Но за Робертой он следовал по пятам, куда бы она ни пошла. Вот почему, когда арестовали Роберту, я понял, что надо что-то делать. И я поехал к вам.

– И вы поехали к нам, – подхватил Уэбберли. – Вы нам очень помогли, святой отец. Полагаю, инспектор Линли и сержант Хейверс выяснили все, что им требовалось. – Он поднялся на ноги и распахнул дверь своего кабинета. – Харриман!

Пальцы, выстукивавшие морзянку на клавиатуре компьютера, прекратили свой бег. Послышался скрип быстро отодвигаемого стула, и в комнату вошла секретарша Уэбберли.

Доротея Харриман внешне слегка напоминала принцессу Уэльскую, и это сходство, к смущению окружающих, она подчеркивала: красила волосы, уложенные в изысканную прическу, в цвет согретой солнцем пшеницы, а при виде любого мужчины, способного оценить спенсеровские очертания ее носа и подбородка, снимала очки. Доротея мечтала выдвинуться, сделать хорошую «крьеру» – это слово она предпочитала выговаривать именно так, поэнергичнее. С работой она справлялась хорошо и вполне могла рассчитывать на повышение по службе, особенно если бы она отказалась от нелепой манеры одеваться так, что всякий принимал ее за ярмарочное чучело принцессы Дианы. В тот день она нарядилась в некое подобие розового бального платья, укороченного для повседневной жизни. Выглядело это чудовищно.

– Слушаю, суперинтендант! – промурлыкала она. Не внимая никаким заклятиям и угрозам, Харриман продолжала именовать всех сотрудников Скотленд-Ярда по чину и званию.

Уэбберли обернулся к священнику.

– Вы собираетесь переночевать в Лондоне, святой отец, или вернетесь в Йоркшир?

– Я должен успеть на последний поезд. Понимаете, несколько прихожан должны сегодня исповедаться, и, поскольку мне пришлось отлучиться, я обещал, что выслушаю их не позднее одиннадцати.

– Ясно. – Уэбберли кивнул. – Вызовите такси для отца Харта, – приказал он Харриман.

– О нет, у меня не хватит… Уэбберли жестом остановил его:

– Скотленд-Ярд берет все на себя, святой отец. «Берет все на себя». Священник попробовал эти слова на вкус. Он даже покраснел от удовольствия, которое доставила ему эта фраза, свидетельствовавшая о человеческом братстве и готовности понять друг друга. И он покорно вышел из кабинета вслед за секретаршей суперинтенданта.

– Что вы все-таки пьете, сержант Хейверс? – спросил Уэбберли, когда за отцом Хартом захлопнулась дверь.

– Тоник, сэр, – отрезала она.

Отлично, – проворчал он и вновь распахнул дверь. – Харриман! – рявкнул он секретарше. Разыщите где-нибудь бутылку «швепса» Для сержанта Хейверс… Нечего изображать, будто вы понятия не имеете, где найти тоник. Идите и принесите! – Громко стукнув дверью, Уэбберли вернулся к бару и достал оттуда бутылку виски.

Линли потер лоб и крепко сжал ладонями виски.

– Господи, голова просто раскалывается! – простонал он. – Может быть, у кого-нибудь есть аспирин?

– У меня есть, – сообщила Хейверс, выуживая из сумки маленькую коробочку. Перебросив ее Линли через стол, она предложила с наигранным радушием: – Берите сколько понадобится, инспектор.

Уэбберли задумчиво смотрел на нее. Он уже не первый раз спрашивал себя, смогут ли столь несхожие люди работать вместе. Хейверс вся ощетинилась, словно еж, только и ждет, что ее сейчас кто-нибудь обидит. Однако под непривлекательной наружностью прячется живой, стремящийся к истине ум. Захочет ли Томас Линли проявить достаточное терпение и готовность ободрять и поощрять этот ум, не обращая внимания на проявления малоприятного характера, из-за которых у Хейверс не сложились отношения со всеми предшествующими напарниками?

– Извини, что вытащил тебя со свадьбы, Линли, но выхода у нас не было. Нис с Керриджем снова затеяли свару. Помнишь, в прошлый раз прав был Нис, да вот беда – расхлебывать-то все пришлось нам. Я подумал, – тут он поднес к губам стакан и заговорил медленнее, подчеркивая каждое слово, – я подумал, ты сумеешь напомнить Нису, что порой и он может сделать ошибку.

Уэбберли пристально вглядывался в лицо своего подчиненного, наблюдая за его реакцией – не дрогнет ли лицо, не качнется ли голова, не сверкнет ли в глазах искра гнева. Нет, Линли ничем себя не выдал. А ведь в Скотленд-Ярде все отлично помнили, что пять лет назад в Ричмонде Нис арестовал Линли; и хотя подозрение в убийстве оказалось совершенно нелепым и безосновательным, этот арест стал единственным мрачным пятном в великолепном послужном списке, унижением, с которым Линли вряд ли когда-нибудь смирится.