– Томас…

– Так?

– Да.

– Вам нравится смотреть, как они с Найджелом терзают друг друга – из-за вас? Вас забавляет, что Найджел упивается до полусмерти в «Голубе и свистке», чтобы проследить, не отправились ли вы в дом напротив – в объятия Эзры? Или вы уже позабыли о них обоих с помощью Ричарда Гибсона?

– Вы несправедливы.

– Неужто? Вам известно, что Эзра не может больше рисовать? Это вас тоже не касается, Стефа? Он уничтожил все свои рисунки. Сохранил только ваши портреты.

– Ничем не могу ему помочь.

– Вы не хотите помочь.

– Это неправда.

– Вы не хотите помочь, – повторил Линли. – По той или иной причине, вы все еще нужны ему. И ребенок тоже. Он хочет знать, что случилось с его ребенком. Он хочет знать, что вы с ним сделали, у кого теперь этот ребенок. Вы хотя бы сказали ему, мальчик это или девочка?

Стефа опустила глаза.

– Ее… ее усыновила одна семья в Дерхэме. Так было нужно.

– И это должно было стать карой для Эзры, верно?

Стефа подняла взгляд.

– За что? С какой стати мне наказывать его?

– За то, что он положил конец веселью. За то, что он пожелал большего. За готовность рискнуть. За то, что он пошел на то, чего вы всегда боялись.

Стефа не ответила. Ответа и не требовалось – он был написан у нее на лице.

Она не хотела ехать на ферму. Она рада была бы оставить в прошлом, похоронить само воспоминание об этом месте, где сосредоточились все страхи ее детства. Она хотела только посетить могилу ребенка. После этого Джиллиан была готова к отъезду. Остальные – эти доброжелательные чужаки, вторгшиеся в ее жизнь, – не задавали лишних вопросов. Усадили ее в большой серебристый автомобиль и поехали прочь из Келдейла.

Джилли понятия не имела, куда ее везут, но не очень-то об этом и задумывалась. Джонас исчез из ее жизни. Нелл умерла. А Джиллиан еще только предстояло найти себя. Сейчас она была лишь оболочкой. Пустой, внутри ничего не осталось.

Линли поймал в зеркале отражение Джиллиан. Он не был уверен в правильности принятого решения. Не знал, что из этого выйдет. Он повиновался инстинкту, слепому инстинкту, который учил его – из пепла этого дня, подобно торжествующему фениксу, должно воскреснуть некое благо.

Линли понимал, что пытается отыскать какой-то смысл во всем случившемся, не в силах признать случайность и бессмысленность гибели Рассела Маури, ставшего жертвой неустановленного убийцы на вокзале Кингз-Кросс. Все в нем восставало против подлой жестокости этого убийства, против его зловещего уродства и бессмысленного итога.

Необходимо найти связующую нить, как-то склеить несколько разбитых жизней. Быть может, они все-таки сумеют воссоединиться, преодолев девятнадцатилетнюю разлуку, – и обретут мир.

Да, он многим рискует. Пусть. Он все берет на себя. Когда машина остановилась перед коттеджем на окраине Йорка, пробило шесть часов.

– Скоро вернусь, – пообещал он обеим женщинам и взялся за ручку дверцы.

Сержант Хейверс осторожно притронулась к его плечу.

– Разрешите мне, сэр. Прошу вас. Он колебался. Она ждала ответа.

– Прошу вас, – повторила Барбара. Линли поглядел на закрытую дверь. Имеет ли он право взять на себя еще и такую ответственность, доверить это неумелым и неуклюжим рукам сержанта? Только не это. Не в этот раз. Слишком многое поставлено на карту.

– Хейверс…

– Я справлюсь, – сказала она, – Прошу вас. Поверьте мне.

Тут он понял, что Хейверс предлагает ему произнести окончательный приговор. Она хочет, чтобы именно он решил ее будущее – вернется ли она в следственный отдел или навсегда останется в патрульных. Вот о чем шла сейчас речь.

– Сэр?

Линли готов был отвергнуть ее просьбу, ведь на карту поставлены судьбы нескольких человек. Но не к этому стремился Уэбберли, вручая Линли также и судьбу сержанта Хейверс. Теперь, глядя в ее полное доверия и решимости лицо, Линли понимал, что Барбара сразу же угадала цель этой поездки, что она уже сложила костер и готова поднести спичку в той же надежде – увидеть воскресшего из пламени феникса.

– Хорошо, – согласился он наконец.

– Спасибо, сэр. – Барбара вышла из машины и направилась ко входу в дом. Дверь отворилась. Барбара вошла. Потянулись минуты ожидания.

Линли никогда не был набожным, но, сидя в машине посреди сгущающихся сумерек и считая утекающие минуты, он чувствовал, что настала пора молитвы – молитвы о воскресении блага из зла, надежды из отчаяния, жизни – из смерти. Пусть хоть какие-то наши мечты станут реальностью, пусть реальность осветится новыми оттенками, положив конец страданиям и начало радости.

Джиллиан пошевелилась на заднем сиденье.

– Чей это дом? – спросила она, и голос ее затих: дверь распахнулась, и Тесса выбежала во двор, замерла на мгновение, всматриваясь в пассажиров машины.

– Мамочка! – выдохнула Джиллиан. Больше она не произнесла ни слова. Вышла из машины и уставилась на эту женщину так, словно она – призрак, видение. – Мама?!

– Джилли! Боже мой, Джилли! – со слезами воскликнула Тесса, бросившись к ней.

Только это и нужно было им обеим. Джиллиан кинулась в объятия матери, и они обе скрылись в доме.