– Добро пожаловать на борт, рядовой Рахман! Полагаю, ты пришёл помочь, э… сержанту Сантос? – Он снял очки и вытащил из-под мешковатого свитера незаправленный край рубашки, чтобы протереть их. Рамзи с энтузиазмом закивал.

– Чудненько! Высший класс! Рук много – и работа спорится, э? – Он снова надел очки и уставился на план на своём столе. – Ты на твоём обычном посту, Джорджи. Сначала уберитесь, потом подметите, и помните… – Он поднял вверх палец, в глазах у него мелькнуло веселье. Договорили мы хором:

– Всё, что делаете, делайте от души, как для Господа!

– Очень хорошо, Джорджи. Ну, вперёд!

Лицо Рамзи озадаченно вытянулось, когда мы отошли от стола.

– Что это была за фигня? – спросил он, достаточно громко, чтобы викарий мог услышать.

– Ш-ш-ш! Понятия не имею. Что-то из Библии. Викарию это нравится. Это даже забавно, и он…

– Постой. Он викарий?

– Был раньше. Он облачение не носит. Возьми-ка вон то ведро. Это у него была церковь.

Большую часть старых деревянных скамей убрали. Вместо них в центре находится вольер, присыпанный опилками. По бокам расположены будки. Тут довольно классно.

«На моём посту», – сказал викарий. Мне это нравится. Как будто четыре собаки в соседних вольерах на первом уровне на самом деле принадлежат мне. Моё имя написано на табличке вот так:

– и я чувствую крошечный укол гордости, хоть это всего лишь надпись от руки на белой доске.

Собаки на четвёртом посту – старожилы Сент-Вуфа, а тут обещают никогда и ни за что не «усыплять собак».

Многие приюты это делают. Если собаке не могут найти новый дом или отыскать её прежнего хозяина, то через несколько месяцев приходит ветеринар и…

Знаете что? От одной только мысли об этом мне грустно. Поэтому мне и нравится в Сент-Вуфе. Тут попытаются найти собаке дом, но если не смогут, тогда… собака станет постоянным жителем.

Я провела следующему за мной по пятам Рамзи экскурсию и просто не могла не придавать голосу важности, указывая на клетки и на висящие снаружи каждой таблички. Это довольно старомодно: на табличках от руки написаны списки дел – свежая вода (галочка, сделанная привязанным к верёвочке карандашом); ежедневное вычёсывание (галочка); проверка стула (галочка)… и так далее.

Что же касается самих собак…

Бен осклабился на Рамзи, и тот попятился.

– Всё нормально, – заверила я его. – Он больше лает, чем кусается.

– Он ещё и кусается?

– Нет! Обычно нет. Один раз он меня легонько цапнул, но, думаю, это он играл.

Это явно не убедило Рамзи, и он старался не подходить близко, пока я меняла Бену воду, убирала специальной лопаткой какашки и кидала их в ведро, которое Рамзи держал на вытянутых руках.

Дадли отпрянул от Рамзи, трясясь. Против меня он, однако, ничего не имеет, и я почувствовала себя чуточку самодовольно, когда он разрешил мне его погладить.

И наконец мой любимец:

Люди в Сент-Вуфе тоже очень милые. Они все старше меня, но не относятся ко мне как к ребёнку. Ну, не считая Саскии Хеннесси, которая тоже меня старше – на целых восемь месяцев, – а обращается со мной так, будто мне лет пять, хотя она только выгуливает собак и собственного поста у неё нет.

Я кое-откуда знаю (от Элли Макдональд из школы), что мама Сасс платит ей, чтобы она была волонтёром и выгуливала собак, что, на мой взгляд, ужасно странно. Если тебе платят – это не волонтёрство. Помимо этого, мне кажется, Сасс вообще собак не очень любит.

В тот день она стояла у жёлоба для какашек, когда мы с Рамзи вошли туда с ведром, и я почувствовала, что настроение у меня слегка испортилось.

Жёлоб – это широкий прямоугольный туннель, он ведёт к огромной яме на улице, в которую отправляются все собачьи отходы. Поднимаешь крышку люка и выкидываешь туда какашки, а следом добавляешь активатор, превращающий их в компост, который викарий потом разбрасывает по своему огороду. (Я только недавно об этом узнала. А мы столько лет ели выращенные им овощи. Фу.)

Можете себе представить: двадцать пять собак производят много какашек, и выбрасывать их в жёлоб – единственное, что мне не очень нравится в Сент-Вуфе, хоть из-за Рамзи я и старалась этого не показывать.

Сасс – крупная девочка, она наша одноклассница, но выглядит лет на пятнадцать. У неё уже оформилась фигура, плюс двойной подбородок и круглое пузо. Она ужасно сильная и может поднять близнецов, Родди и Робина Ли, держа каждого под мышкой.

Когда я увидела её, в животе у меня что-то всколыхнулось, хотя она не то чтобы задирается (в начальной школе Марин-Драйв к задирам относятся с предельной строгостью), но всё-таки умудряется быть пугающей.

– Ого, смотрите-ка, кто заявился! – сказала она, уставившись маленькими глазками на Рамзи. – Вы так хорошо смотритесь, когда идёте вдвоём к алтарю!

Я натянуто улыбнулась ей, делая вид, будто нахожу её замечание забавным, но ничего не сказала – это, по моему мнению, обычно лучший выход. Сасс скрестила руки на груди и мотнула подбородком в сторону Рамзи.

– Ты что, в школьной рубашке? В выходной? Тебе разрешается переодеться, если ты не в курсе.

До сих пор я этого не замечала, но под великоватой курткой у Рамзи и впрямь была синяя школьная рубашка-поло. Он повёл плечами и пробормотал:

– Она чистая. И мне она нравится.

Сасс довольно грозная, и, когда я подняла крышку жёлоба для какашек, она сделала шаг вперёд и сказала:

– Смотри не упади.

От этих слов я вздрогнула, будто она собиралась меня столкнуть. Опрокидывая содержимое ведра в люк, я молчала. Рамзи, напротив, за словом в карман никогда не лезет.