– У меня с собой нет. Ты же не захотела заглянуть ко мне… – Гордеев говорил еще что-то, но чувствовал, что действительно ему пора возвращаться к телефону. – Но телефон я ведь могу записать и на твоей карточке. – Будет как пароль. – Он не без труда оторвал глянцевую полоску от визитной карточки Инары и нацарапал – ручку всегда носил в кармане – свой телефон. – Карточка какая красивая, рвать жалко было, но что поделаешь…

– Ладно, – махнула рукой Инара. – Это за счет фирмы. То есть визитка за счет фирмы. Ступай.

Гордеев нахально чмокнул ее в щеку и поспешил домой.

На автоответчике никто не появился, но едва Гордеев начал косметически убирать квартиру, как раздался звонок.

Это была Лида.

– Да что в мире не воздух? Сам человек, вот выпусти из него воздух, увидишь, что останется.

Бальтасар Грасиан. Критикон, I, ХIII

Коротко поговорив с Лидой, Гордеев условился встретиться с ней в авиакассах на Рождественке, рядом с метро «Кузнецкий мост».

Гордеев мог бы предложить и другое место с кассами – например, в вестибюле метро «Тургеневская», но ему хотелось не то чтобы с уверенностью установить, но полюбопытствовать, будет ли за ними слежка. В уютном и обычно даже летом малолюдном помещении касс на Рождественке следить будет сложнее.

Он велел Лиде, если она окажется там раньше, пройти в здание, встать в очередь и ждать. Все естественно: кто первый приходит – тот и занимает очередь.

А получилось так, что Лида вошла следом за Гордеевым, когда он только появился на Рождественке. Народу, несмотря на лето, действительно почти не было. У международных касс, поигрывая мобильными телефонами, с достоинством заказывали билеты два полноватых молодых человека в дорогих белоснежных летних рубашках с галстуками – очевидно, дорогими, под стать рубашкам. На них, скучая, смотрел секьюрити в милицейской форме, расслабленно занимавший стул у входной двери.

За билетами на внутренние рейсы стояло пятеро: две маленькие кавказские женщины, пестро одетые, они, когда вошел Гордеев, завершали оформление, рослый парень с большой черной сумкой через плечо, как говорится, без особых примет – крепкий, но не «качок», не без мысли на лице, но и не с той мыслью, которая на другие не похожа. Далее стоял ветеран с массивной резной тростью. Что немного удивило Гордеева – почему он в очереди? Разве прежние льготы отменены? Но ветеран пребывал в спокойном ожидании. За ветераном стояла то ли якутка, то ли еще из каких-то северных народов женщина лет сорока пяти, очень симпатичная.

Когда Гордеев впервые увидел Лиду, впечатление о ней составилось довольно определенное: хороша, но еще не осознает по-настоящему ни себя, ни своей женственности; умна, однако ум еще неопытен, не обработан как следует; обаятельна, но будто стесняется себя самой. Лида была в легкой блузке и светлых брюках, отчего казалась еще выше, а ноги ее еще длиннее, несмотря на туфли-лодочки без каблуков. Когда Лида подошла к Гордееву и поздоровалась, оказалось, что она немногим ниже Юрия Петровича, бывшего вратаря футбольной команды университета, ростом не обиженного. Конечно, на лице ее была видна усталость, но не та, которую вызывает сдача зачетов и экзаменов. Эта усталость исчезает через два-три дня после того, как зачетка до следующего семестра сдана в деканат, после того как проспишь столько, сколько хочешь, а не столько, сколько позволит расписание. Нет, на лице Лиды была другая усталость – следы непреодоленных трудностей, следы продолжающихся тревог, следы пугающей неизвестности.

Они поздоровались и успели переброситься несколькими тихими фразами, пока за ними не заняли очередь двое молодых людей – парень и девушка, решавшие кроссворд в рекламной газете.

Гордеев полувзглядом, полушепотом предупредил Лиду, что дело они здесь не обсуждают. Просто берут билеты на ближайший рейс и уходят. Укоризненно покачал он головой и на попытку Лиды вновь заговорить о гонораре. Юрий Петрович не считал себя зажиточным человеком. Он любил дарить подарки, он с удовольствием подкидывал миллион-другой не только матери, но и сестре. Однако в этом случае Гордеев решил действовать по принципу, который в России нельзя считать совсем пустым, – по принципу: куда вывезет. Во-первых, он был уверен, что сможет выручить Андреева-отца и тот оплатит положенное, во всяком случае покроет расходы, а во-вторых, и, может быть, в-главных, считал, что вызов был брошен не просто отдельному человеку, а всему адвокатскому сообществу, как бы оно ни было противоречиво и разномастно внутри. Адвокат призван защищать – тем более делом профессиональной чести и достоинства должна стать защита самих себя. Словом, как говаривал гений преодоления Бетховен: «Человек, помоги себе сам!»

Очередь двигалась быстро, но Гордеев успел подсказать стоявшим сзади кроссвордистам пару слов, в том числе название «запеченного кушанья в виде батона с начинкой». Парочка, решавшая кроссворд, вполне могла быть теми, кого приставили, если приставили, проследить за Гордеевым и Лидой. Кроссворд – слабенький, простенький – они решали плохо. Парень почти по складам читал определение (не потому по складам, что читать не мог, а, вероятно, потому, что девушка в этот момент навострялась услышать, о чем заговорят Гордеев и Лида). Затем девушка называла невпопад какое-то слово, воцарялась пауза (могли слушать оба), затем парень произносил одно и то же: «Не подходит», вновь воцарялась тишина, после чего парень переходил к следующему слову. После нескольких таких пассажей Гордеев подсказал им «курорт на Черном море» – «Евпатория», а затем и «кулебяку», на место которой парень упорно хотел вписать «рулет» и повторял сокрушенно, глядя на лишние пустые клеточки: «Может, опечатка?»

Лида тоже приняла участие в обсуждении, но когда Гордеев начал размышлять вслух о том, что не всегда в кроссворде даются точные определения слов, она очень выразительно на него посмотрела. Юрий Петрович понял этот взгляд так, как он и был послан (позднее Лида и сказала ему это). Взгляд Лиды просил Юрия Петровича не предаваться заумным рассуждениям (хотя вообще ничего заумного в них не было), ибо, как показалось Лиде, кроссворд для их соседей по очереди – занятие не очень-то привычное.

Потом, уже на улице, Лида сказала Гордееву и о том, о чем он сам не раз подумал за эти пять – десять минут в очереди. Она сказала о подлости, о мерзости подозрений, о том состоянии, когда обстоятельства заставляют тебя подозревать всех и каждого, когда ты не можешь вести себя вполне естественно, а вынужден оглядываться, остерегаться, с любой стороны ожидать удара.

Но пока они стояли, не разговаривая между собой, в очереди. Билеты на Булавинск были в достатке, так что Лида даже попросила места поудобнее. Еще несколько лет назад, пояснила она, самолеты летали в Булавинск из Москвы и обратно шесть раз в неделю: и билеты были дешевле, и дел у булавинцев было в Москве побольше, тогда вовсю развивались окрестные горнообогатительные комбинаты, проектировались новые заводы. Теперь же, если срочно нужно попасть в Булавинск, вначале приходится лететь в областной центр Усть-Басаргино, а затем пересаживаться на «Як-40» или ехать ночь поездом.