Мы даже ходили в поход и ночевали в спальных мешках – все под дождем. Именно там я первый раз поджарила на костре зефирки – надо сказать, в этом что-то есть.

Много пели песен кантри-стиля: во время еды, по вечерам, в любую свободную минуту. Когда я вернулась домой, голова моя была полна кантри-музыкой.

По-английски я тогда говорила еще плохо, но в какой-то момент действительно начала понимать язык. И первое открытие, которое сделала: американский юмор совсем не похож на российский. Он показался мне плоским, пошлым и абсолютно не смешным.

«Если бы я была в российском лагере, я могла бы хоть попросить родителей меня забрать, – думала я, надевая по утрам невысохшую одежду. – А сейчас это абсолютно невозможно». Я понимала: единственный шанс избавиться от дождя – попасть в лазарет. И то ли я слегка симулировала, то ли организм сам понял, что от него требуется, но в какой-то момент я заболела – и была отправлена в чистую и сухую больничную палату. И наконец-то там выспалась и высушила часть белья.

А вот после лагеря началась совсем другая жизнь. Мы поехали в Нью-Джерси, к друзьям моих родителей. И прожили у них в гостях еще три недели. И это были три недели абсолютного восторга. Мы увидели весь Нью-Йорк. Мы ели все, что хотели. Маковые рулеты поглощали в огромных количествах (в тот момент я поняла, что у мака все-таки есть наркотическое действие – когда наешься таких рулетов, чувствуешь себя как под воздействием легкого алкоголя). Мы ложились спать в 4 утра. Мы гуляли по ночному городу.

Мы забыли весь английский, что выучили в лагере, потому что говорили только по-русски.

В лагерь я больше никогда не ездила, а вот в Америку – часто.

Слегка нарушу хронологию и расскажу о поездке, в которую я отправилась спустя пару лет с двоюродным братом Толей и моей тетей (то есть его мамой) Юлей.

Дело в том, что Юля – адвентистка седьмого дня.

В нашей семье вообще все очень разные: кто-то всерьез занимается бизнесом, кто-то – политикой, кто-то увлечен религией. Но при этом мы никогда не навязываем друг другу свою точку зрения. Это сложно: не знаю, как Юля справляется с тем, что никто в ее семье не поддерживает адвентизм, но факт остается фактом – никто не стыдится «увлечений» своих родственников и никто не навязывает их другим.

Мой отец, которому абсолютно не была близка никакая религия, всегда говорил, что его сестра – христианский проповедник. Единственное, за что бабушка ругала Юлю, – за то, что она слишком много работает.

Юля стала адвентисткой случайно. В начале 1990-х годов в Нижний Новгород приезжал проповедник Джон Картер. Он имел бешеный, феноменальный успех. Собирал не просто концертные залы – стадионы! Это неудивительно. Картер был прирожденным оратором, хотя (Юля, прости!), на мой взгляд, он отлично играл на необразованности своей паствы.

Он выстраивал свою речь так, что всем казалось, будто он – не просто Джон Картер, а родственник Говарда Картера, того самого археолога, который в 1922 году открыл гробницу фараона Тутанхамона. Она оказалась не разграбленной – и это открытие стало поворотной точкой для развития египтологии.

Так вот, Джон Картер легко вплетал в свои проповеди и Египет, и Тутанхамона – а потом крестил всех в реке Волге.

Юля была переводчиком. Она была далека от религии. Но после того как поработала с Картером в Нижнем, сама стала адвентисткой. Вскоре ее назначили руководителем христианской телекомпании, Юля вела передачу «Лицом к лицу», которая выходила на нижегородском телевидении.

Так вот в этой поездке в США с Юлей и Толей мы жили в семье адвентистов. И в какой-то момент я поняла, что бытие определяет сознание. Я меняюсь под воздействием среды. Если бы я родилась в семье адвентистов – я бы стала адвентисткой. Если бы в семье буддистов – стала бы буддисткой. Человек подвержен влиянию, особенно в молодом возрасте.

Впрочем, мой брат опровергает эту теорию. Он выполнял все внешние требования адвентистов: молился перед едой, ходил в церковь – но совершенно не перенял их идеалы. Делал это формально.

Я же вернулась в Россию почти готовой адвентисткой. И с ужасом смотрела на то, как мои родители работают по субботам (адвентисты каждую субботу ходят на проповеди).

Однажды даже сказала об этом вслух. Но тут отец меня мигом отрезвил, спросив:

– Ты что, с ума сошла?

И весь адвентизм с меня как рукой сняло.

Но вообще, это феномен Америки: из нее всегда возвращаешься немного другим человеком. Я чувствую это на себе каждый раз.

Отец никогда не ограждал меня от реальной жизни и не лакировал действительность. Он приучил меня к одной очень важной вещи: нужно радоваться успехам других людей. Не завидовать, а искренне радоваться.

– То, что в России появляется средний класс, класс богатых, – это повод для большой радости, – говорил он.

Но в начале 1990-х средний класс был очень узок, и я это видела сама.

Я уже рассказывала: почти никогда не говорила отцу «Купи!». Но часто просила: «Возьми!» И он меня брал – везде, куда бы я ни попросилась. В любую рабочую поездку. Других людей это несколько шокировало, но отец не видел в этом никакой проблемы.

Я ездила с ним по районам области. И это, конечно, был совсем другой мир. Например, мы едем в Княгининский район. По дороге из Нижнего Новгорода в Княгинино проезжаем Кстовский и Большемурашкинский районы. И на границе, где кончается один район и начинается другой, стоит служебная «Волга». На ее капоте накрыт импровизированный «стол»: колбаска, розеточки с икрой, соленья – и, конечно, водка.

Я ужасно переживала, когда мои родители пили алкоголь или курили. Мне казалось, это наносит вред их здоровью. Я видела, что отцу эта водка – поперек горла, что он не хочет ее совершенно. Но пьет.

Он потом говорил:

– В первые годы работы я думал, что сопьюсь.

В начале губернаторства ему нужно было знакомиться с Нижегородской областью. Многие главы администраций районов были старше отца, и, хотя они и были назначены губернатором, все равно нужно было налаживать более тесный контакт. Отец был слишком необычным и очень юным для этих сорока-пятидесятилетних управленцев. А если бы еще и отказался пить водку, построить доверительные взаимоотношения было бы сложнее.

Еще одним открытием стала для меня поездка в Арзамасский район. Кажется, это был первый год отцовского губернаторства. Нас пригласили на встречу Нового года – в Арзамасе тогда собирались несколько глав администраций районов, в том числе и бывший глава горисполкома Арзамасского района Иван Петрович Скляров – он в начале 1990-х был вице-губернатором Нижегородской области, позже был избран мэром Нижнего Новгорода.