Мы поехали всей семьей, и отец еще взял заезжего американца Боба. У меня после того праздника остались очень странные впечатления, которые легче всего, пожалуй, можно выразить фразой «я не думала, что так можно».

Празднование показалось мне своеобразным – может быть, оттого, что я не привыкла к таким гуляньям. Водка лилась рекой. Мужчины переодевались в женщин. Разыгрывали какие-то сценки. Пели частушки. После праздника спали на печке. У меня осталась фотография с того дня: мы с мамой и папой выглядим очень грустными.

Зато американцу Бобу все нравилось. Он не знал русского языка, но радостно принимал участие в самодеятельности и был совершенно счастлив.

Кстати, потом отец даже полюбил такую стилистику. Он пел частушки (и, кстати, из всего народного творчества он действительно знал и ценил частушки – у нас дома они звучали часто). Позже любовь к частушкам переросла в любовь к Орлуше с его нецензурно-политическими стихами… Но однажды отцу пришлось выучить стихотворение Пушкина.

У него была блестящая память, вплоть до того что знал наизусть номера указов. Но, собираясь в Большеболдинский, он сказал:

– Нужно выучить Пушкина.

Село Большое Болдино – то самое, где Пушкин писал «Евгения Онегина» и «Маленькие трагедии». Отец ехал туда на торжество в честь 196-летнего юбилея Пушкина. Стихотворение «Два чувства дивно близки нам, // В них обретает сердце пищу: // Любовь к родному пепелищу, // Любовь к отеческим гробам» он учил часа два – и оно никак отцу не давалось. Он злился, но продолжал учить. И все-таки выучил.

Совершенно необычной была поездка в Вачу. В рабочем поселке с населением 5 тысяч человек построили роддом, причем строительство его спонсировали Мстислав Ростропович и Галина Вишневская. И они приехали на открытие роддома.

Ростропович, Вишневская – в Ваче!

Отец тогда, выступая на митинге в честь открытия роддома, сказал:

– Родильный дом мы, конечно, построили, и Мстислав Леонидович нам помог деньгами. Ну а уж как его заполнить – тут, мужики, думайте сами. Мы с Ростроповичем вдвоем не справимся. – Плоская шутка, но люди хохотали.

Мне ужасно нравится Ростропович: он был легким в общении, веселым, с потрясающим чувством юмора. А Вишневская, заранее прошу прощения, казалась дамой очень ухоженной и красивой, но недоброй. Мне даже было жаль Ростроповича: он такой живой и веселый, а у нее лицо каменное.

Думаю, именно на юморе они с отцом и сошлись. Когда собирались вместе, их можно было слушать бесконечно. Они шутили не переставая, словно соревнуясь, кто кого перешутит. И как же мне было обидно увидеть, что единственным человеком, с кем у отца не сразу наладился контакт, оказался Михаил Жванецкий.

Я так предвкушала их разговор. Настолько легко и непринужденно шли беседы отца и Ростроповича! Я думала: «Представляю, как круто будет со Жванецким!»

Не получилось. Жванецкий – он человек тонкий. Да, у него есть репризы из советского периода, которые я не считаю смешными, но в целом он действительно человек глубокий. И видимо, они с отцом не совпали. Это был единственный раз на моей памяти, когда у отца не получилось общение.

Они оказались совершенно разными людьми, и «химия» с первого раза не случилась. Думаю, они встречались еще, но я уже при этих встречах не присутствовала. Жванецкий после убийства отца с большой теплотой о нем говорил. Он написал такие слова: «Борис Немцов – это удивительный совершенно человек. Это такая яркая личность, которая не могла долго жить! Есть такие люди – они настолько яркие, что они себя не спасают, они себя не охраняют, они не заботятся о себе. Когда он был вице-премьером, я думаю, у него не было в приемной очередей… А когда прозвучали эти выстрелы, мы увидели – кого у нас любят и как у нас любят. Эта миллионная очередь, эта река человеческая. И я по-настоящему плакал два раза во время этих похорон. Когда его убили в спину выстрелами и когда вышли эти все. Один раз вот от этого горя, второй раз – от этой радости».

История со Жванецким – скорее исключение.

Поэтому ему часто удавалось убедить тех, кто изначально был его противником.

Он никогда не был страстным поклонником классической музыки. Моя бабушка приучала к классике и его, и меня, но мы оба остались более или менее к ней равнодушными. Но именно он организовал в Нижнем Новгороде Сахаровский фестиваль, на который приезжал выступать Ростропович.

Отец не был верующим. Но именно он инициировал в Нижегородской области программу «Дороги и храмы». Русской православной церкви возвращались храмы. В Нижнем Новгороде стали работать синагога и мечеть, были открыты католический храм и храмы для евангельских христиан.

Пушкин не был любимым поэтом у моего отца – но он специально учил стихотворение Пушкина, отправляясь в Большое Болдино. И его программа поддержки культуры в Нижегородской области была обширной.

В 2019 году я заочно познакомилась с австрийской журналисткой и фотографом Кристин де Гранси – в 1990-е годы она делала фотопроекты о России. И конечно, приезжала в Нижний Новгород. В 2020 году она организовала онлайн-фотовыставку в Вене, посвященную празднованию 196-летнего юбилея Пушкина в Большом Болдине, там было много фотографий отца. Это, конечно, поразительно – практически все журналисты мира, которые в 1990-е годы писали и снимали сюжеты о России, приезжали в Нижний. Наш город был витриной «новой России», его знали в мире.

Отец как с писаной торбой носился с Нижегородской ярмаркой. До революции 1917 года именно она приносила городу мировую известность: на нее приезжали купцы из самых разных стран. Нижний называли карманом России. В советское время ярмарка практически полностью была уничтожена – и отец, понимая, как важна роль символа (а ярмарка – безусловно, символ!), всеми силами ее возрождал.

Символом российской эстрады (и не только эстрады) была Алла Пугачева. В 1990-е годы у нее был большой тур по стране – и она приехала в Нижний Новгород. Конечно, мы пошли на концерт. Пугачева, исполняя песню «Молодой человек, потанцуйте же со мной», пригласила моего отца. Он танцевал с ней на сцене, зал аплодировал. Пугачева тогда как-то очень сильно похудела и выглядела шикарно.

А после концерта мы поехали в Зеленый город. Здесь нужно сделать небольшое пояснение.

Дачи в Зеленом городе – это несколько деревянных домов на охраняемой территории. В советские годы на этих дачах жила партийная номенклатура. Отец же решил перевести госдачи на хозрасчет. Из руководства области дома остались только у губернатора, мэра города, спикера Законодательного собрания области, и еще один гостевой дом был в распоряжении администрации. Все остальные дачи отец велел сдать в аренду бизнесменам. И они охотно платили! Возможность жить рядом с губернатором – согласитесь, за это многие были бы готовы заплатить!