Гермес, заехав за Джулией несколько часов назад, так и не смог добиться от нее ответа, почему она передумала лететь с ним в Лондон.

– У меня серьезная проблема с Джорджо, – только и сказала она, – придется тебе лететь одному.

Видя, что Джулия сильно встревожена, Гермес понял: что-то стряслось. Из деликатности он не задал ни одного вопроса и уехал в аэропорт с тяжелым сердцем. Романтическое путешествие вдвоем, только что казавшееся таким заманчивым, превратилось в бессмысленную, утомительную поездку.

Оставшись одна, Джулия спустилась в кухню, накрыла стол на двоих и в тарелку Джорджо положила кольцо и цепочку. Потом вернулась в кабинет, выключила телефон и принялась ждать. За несколько часов томительного ожидания она многое передумала, но найти мало-мальски приемлемое оправдание поступку сына так и не смогла.

Внизу хлопнула дверь – Джорджо наконец вернулся. Джулия взглянула на часы: ровно семь.

– Мама, ты где? Есть кто дома?

В голосе сына Джулии послышалось отчаяние, и она готова уже была вскочить с кресла и броситься к нему навстречу, но удержалась. Джорджо распахнул дверь кабинета и, заметив в темноте мать, в удивлении остановился на пороге.

– Здравствуй, Джорджо! – стараясь казаться спокойной, первой поздоровалась Джулия.

– Что это ты сидишь в темноте? – настороженно спросил Джорджо.

– Жду тебя.

– Ужинать будем?

– Как скажешь.

– Сейчас руки вымою и спущусь, – с облегчением, как показалось Джулии, сказал Джорджо и направился к себе.

– Жду тебя в кухне, – вслед ему крикнула Джулия.

Когда Джорджо вошел в кухню, она уже сидела на своем обычном месте, подперев кулаками подбородок.

– Садись, – сказала она, – нам надо поговорить.

Увидев в своей тарелке кольцо и цепочку Амбры, Джорджо бросил на мать злой взгляд, а потом изо всех сил швырнул тарелку об стену. После этого, не говоря ни слова, он выбежал в прихожую и быстро стал одеваться.

– Ты куда? – спросила Джулия, подходя к нему.

– Ухожу. Не хочу больше жить в этом чертовом доме!

У Джулии болезненно сжалось сердце. Джорджо был похож на затравленного зверька, который мечется, не находя пути к спасению.

– Куда же ты пойдешь, дурачок? – Джулия схватила его за полу куртки.

– Убери руки! – грубо крикнул он. – Никогда не смей ко мне прикасаться, слышишь?

Он уже взялся за ручку двери, но Джулия удержала его.

– Я не узнаю тебя, мальчик мой, – растерянно пробормотала она.

– Я сам себя не узнаю, – беспомощно прошептал Джорджо и разрыдался.

Джулия обняла сына и тоже заплакала.

– Сам не знаю, как это получилось, – всхлипывая, оправдывался Джорджо. – Мне нужны деньги, а ты мне их не даешь.

– Как не даю? – возразила Джулия. – А десять тысяч лир каждую субботу?

– Разве это деньги? Только на сигареты нужно три тысячи в день.

«Оказывается, он еще и курит. Час от часу не легче», – подумала Джулия.

– Ты хочешь сказать, что выкуриваешь пачку в день?

– Да, представь себе! – с вызовом ответил Джорджо.

– В пятнадцать лет еще рано курить, – единственное, что нашлась сказать Джулия.

– Совсем не рано. У нас почти все ребята курят и учителя многие тоже.

– Почему ты скрыл от меня это?

– Потому что ты стала бы мне читать нотации, – ответил Джорджо, – а я ими по горло сыт. Когда я с сигаретой, я чувствую себя сильным и взрослым.

Никогда еще Джулия так остро не ощущала своей беспомощности. Если бы с ней рядом сейчас был мужчина, он помог бы ей разобраться в проблемах сына – ведь ему по собственному опыту знакомы трудности взросления! Но, как всегда в критические моменты жизни, Джулия оказалась одна, и ей самой предстояло разбираться во всем, искать выход, принимать решения. Иногда она просто приходила в отчаяние от ответственности, которую жизнь взвалила на ее плечи.

Джулия увлекла сына в гостиную, усадила на диван, села рядом.

– Давай разберемся во всем по порядку, – сказала она спокойным голосом. – Начнем…

– С чего? – насторожился Джорджо.

– Ну хотя бы с того, что ты сегодня прогулял школу. Так или нет?

– Так, – со вздохом признался Джорджо.

– Почему?

– Я был на демонстрации, – не слишком уверенно ответил он.

– Да, я понимаю, без тебя бы демонстрация не состоялась, – Джулия бросила на сына насмешливый взгляд.

– Не надо, мама! – Джорджо знал, какой язвительной бывает мать, когда выходит из себя.

– И тебе хватило совести написать в записке про занятия у Фабио и даже про четверку по истории! – Не в силах находиться на одном месте, Джулия встала и теперь смотрела на сына сверху вниз.

– Если бы я пошел в школу, ничего хорошего бы не было. Я написал то, чего ты от меня ждешь. И чего я сам от себя жду, – добавил он, смущенно потупившись.

– Ложь всегда открывается, – сказала Джулия. – Я хотела тебя найти и позвонила Фабио. Неужели ты не понимаешь, что врать унизительно! Где же ты был?

– В парке с ребятами.

– Что можно делать в парке столько времени?

– Мы играли в футбол, курили. Но у меня было плохое настроение из-за всего этого.

– И как же ты собирался распорядиться награбленным? – Не удержавшись, Джулия снова перешла на язвительный тон.

– У нас есть один парень из выпускного класса, так вот он хорошие деньги дает за такие вещи.

– Хорошие – это сколько?

– Ну, тысяч десять может дать, а то и все пятнадцать. Но честное слово, мама, я бы не продал ему вещи Амбры, я сразу же понял, что поступил ужасно.

Сердце у Джулии колотилось, хотя внешне она казалась спокойной. С большим трудом она сдержалась, чтобы не влепить сыну пощечину.

– Какой молодец! Не продал бы! А что бы ты делал с украшениями бедной Амбры!

– Когда я вернулся из парка, хотел положить их обратно в ее сумку, но Амбра ушла. А тебя дома не было… Я чувствую себя очень-очень виноватым, – со слезами в голосе произнес Джорджо.

Невольно Джулия вспомнила свое детство. Они росли втроем – она, сестра Изабелла и брат Бенни – он теперь модный адвокат. Большой дружбы между ними не было, каждый жил сам по себе, но Джулия помнит, что ее всегда что-то мучило, она все принимала слишком близко к сердцу. Такой уж характер, ничего не поделаешь. Джорджо, похоже, в нее: незначительная проблема перерастает у него в трагедию, и он, теряясь, может совершить ошибку. Его бессмысленно наказывать. Угрызения совести для такого ранимого мальчика, как он, – страшнее любого наказания.