У Валеры карьера была сделана, он был работоголик и от труда ловил больший кайф, чем от раздачи пряников.

Когда я вернулась в комнату, Дин сидела расслабившись, поджав по-турецки длинные ноги, а Ёка, сбросив туфли и разрумянившись, махала перед ее носом руками в радиусе, пропорциональном выпитому.

– Нет, ты скажи сама! Ты бы такое простила? – выкрикивала она в тональности «ты меня уважаешь?».

– Я не могу быть третейским судьей. Меня не было здесь… На вас обрушились большие испытания. На нас, как вы понимаете, тоже… Но нам уже немало лет, и других одноклассников у нас уже не будет, – говорила Дин.

– Никого не надо! Жизнь с чистого листа! Кем я была и кем стала! Помнишь, Ирка, как мы в кулинарии кости покупали, бульон детям варить? А сзади тетка в шубе говорит: «Вы только сырые не давайте, у моей собаки от сырых всегда понос!» Помнишь, Ирка? – заорала Ёка.

– Помню. – Еще бы не помнить. Вся наша молодость ушла на то, чтобы научиться из одного первого приготовить два вторых…

– А помнишь, у меня плащ был, а у тебя куртка, и мы, чтоб казаться одетыми, все время менялись. Ирке надо к кому-то на свиданье, а в плаще он ее уже видел, а времени в обрез. Она мне звонит на работу, я спускаюсь в метро, и мы прямо у турникетов переодеваемся со скоростью света. Нас тогда менты пытались забрать, все требовали объяснений, что же это мы такое делаем. Помнишь, Ирка?

Еще как помню. Помню даже, к кому на свиданье бежала и что он того не стоил. Охотничьи рассказы охватили бы все хитрости, на которые способна голь, но в дверь позвонили…

– Это Васька! – обрадовалась Ёка и пояснила на всякий случай: – Васька – бывший муж Пупсика. А Пупсик – нынешняя жена моего бывшего мужа.

– Я поняла, – тряхнула белокурой гривой Дин.

Действительно, возник Васька. Как всегда, угрюмый, но в приличном костюме. Васька был из тех хорошистов, которые разбираются со своей агрессивностью бесконечными спортивными радостями: вечно бегут, плывут, качаются и презирают тех, кому и без этого хорошо. Васька звезд с неба не хватал, но свое дело делал и никогда не сачковал. Из него могло получиться что-то внятное, если бы не сильно пьющий физик-отец и задолбанная этим физик-мать; парочка, полжизни проводящая на своих ускорителях и разгонителях и рассматривающая сына как элементарную частицу, плохо поддающуюся эксперименту. Они были из тех физиков, что достигают оргазма, собравшись на лесной поляне под песню Окуджавы, никогда не взрослеют и не вступают в родительские права и обязанности.

Тихоня, неспособный подтянуться ни разу, всю юность считавший Ваську суперменом и прятавшийся за его спину, попав в любовный треугольник, начал утверждать, что у Васьки вид продавца из отдела радиотоваров. И не сильно ошибался. За последние годы Васька заматерел и научился маскировать напряженность под задумчивую солидность.

– Ох и жара, – сказал Васька, как-то боком разглядывая Дин.

– Выглядишь по-плейбойски, – констатировала Ёка. – А какая у тебя тачка?

– Я ж сказал, тачка не моя, а свекра.

– А свекор у тебя кто? – не церемонилась Ёка.

– Дед Пихто, – буркнул Васька.

– Меня зовут Дин, – представилась Дин очень глухим голосом.

– Как?

– Дин.

– Что это значит? – недружелюбно спросил Васька и уставился на ее руки.

– Так принято сокращать имена в Америке, – почему-то заикаясь, сказала она, – по-русски – Дина. Есть арабское слово «дин», что означает «вера». Есть греческое слово «динамис», что означает «сила, энергия», – отвечала она как будто урок, глядя мимо Васьки. «Напрягается на мужика, как всякая лесбиянка», – подумала я и решила ее защитить:

– Ты, Васька, вопросы не по теме гонишь.

– Могу и по теме, – грубо сказал Васька и закурил.

Атмосфера женского щебетанья рухнула. Ёка заерзала на диване, Дин окаменела.

Всем стало неприятно, что сейчас опять будет про деньги.

– Маргарита сообщила вам о цели моего приезда? – спросила Дин.

– Да вроде, – выдавил из себя Васька.

– И что вы думаете об этом?

– О чем?

– О деньгах.

– Ничего.

Какая тоска, всем неудобно.

– Мне предстоит довести эту операцию до конца, и я рассчитываю на вашу помощь, – прошелестела Дин.

– Ему что, в Америке деньги деть некуда? – хамски поинтересовался Васька.

– Вопрос так не стоит, – отчеканила Дин.

– Липа какая-то, – сказал Васька и уставился на нее тяжелым взором.

– Меня касается только практическая сторона дела, – ответила Дин, красная как рак.

Мы зависли в тишине. Васька по терминологии моих дочерей был природный тормоз. С таким монстром я бы дня не прожила. Он, конечно, не был виноват в том, что такой тяжелый, но был виноват, что никак с этим не работал сам, а вешал все на окружающих. Он генерировал вокруг себя чувство вины и желание договаривать за него и эмоционально обслуживать его. Пупсик, как только он появлялся на пороге, превращалась в идиотку на шарнирах, она беспрестанно приседала, улыбалась отшлифованной заячьей улыбкой, состоящей из выгнутых вперед зубов и напряженно-преданных глаз.

– Ты, Вась, просто ледокол «Ленин»! – буркнула Ёка.

Все снова зависло, а мне уже надоело ходить и за всеми стирать кляксы, я тоже молчала. Ваське и Ёке, видимо, казалось, что я, причастная к их рухнувшим бракам, буду сейчас суетиться. А вот фиг! Я сидела и отвлеченно разглядывала в окно соседний дом.

– Деньги мне в принципе нужны, – изрек наконец Васька, – у меня сын родился.

– Да что ты? Да что ж ты молчал? – запричитала Ёка. – Когда?

– Два месяца уже.

– И ты молчал, сволочь!

– Поздравляю! Как назвали? – спросила я, наполняя рюмки.

– Николай, – степенно ответил Васька.

– Красивое имя, – пластмассовым голосом отметила Дин.

И тут Васька, не сильно богатый голосовыми модуляциями, вдруг приподнято-певуче и совершенно серьезно сказал:

– Императорское.

Я вздрогнула. Патриоты достали меня в Союзе художников. У них всегда были свои квоты, льготы и покровители в выставочной политике. После худсоветов они мне на ухо объясняли, что, придя к власти, либо расстреляют меня у Белого дома, либо, как агента «Макдоналдса» и «Гербалайфа», вышлют в Америку.

– Ну вот, – сказала я. – Кому сексуальный бес в ребро, кому патриотический.

– Ты что-то имеешь против? – насупился Васька.

– Имею.

– Давайте выпьем за малыша, – вставила Дин.

– Это да, – подняла Ёка стакан, – чтоб нашим деткам жилось легче, чем нам.