По дороге Мустафа не переставая думал о происшедшем. То, что случилось, было столь неожиданным, что не укладывалось в его голове. В какой-то миг он даже подумал, что это сон, кошмарный сон, и что стоит ему лишь проснуться, как все вернется на свои места. Но время шло, а ощущение, что произошло что-то страшное и непоправимое, не проходило, заставляя искать хоть какое-то объяснение тому, как такое могло произойти.

Когда дорога привела его к долгожданной цели, было уже далеко за полдень. Он свернул с шоссе на каменистую извилистую дорогу. Одинокая худая корова, щипавшая траву на обочине, даже не шелохнулась, когда он осторожно проехал впритирку к ней. Несколько суматошных кур перебежали прямо перед капотом, и он остановился, чтобы они успокоились, а потом тронулся дальше. Мустафа вспомнил, как гонял этих кур в детстве. Этих? Он усмехнулся. Да, куры были точно такими же суматошными, как семьдесят лет назад, и ленивые коровы так же тупо смотрели на тех, кто двигался мимо них по дороге. И дома… Да. Дома, похоже, тоже не изменились с тех пор. Разве что появилось несколько новых зданий на въезде. А так все осталось без изменений. Все так же темнеют кладбищенские кипарисы на окраине. Все те же каменные заборы и коптящие трубы, все те же глухие ворота и все тот же запах вареной чечевицы, несущийся с каждого двора. С трудом найдя дом, где прошло его детство, Мустафа Гази оставил машину у его калитки. Каждый раз, приезжая в родную деревню, он даже не сворачивал в сторону своего дома. Его путь пролегал прямо на кладбище, где он совершал поминальный обряд, а потом, нигде не задерживаясь, уезжал обратно в аэропорт. Что-то мешало ему переступить знакомый порог. В брошенном доме давно уже никто не жил, однако он не развалился, не сгорел, и калитка еще хранила следы краски — значит ее красили по крайней мере лет пять назад. Кто заботился о доме? Мустафа никогда не задумывался об этом. В глубине души он почему-то никогда не считал этот дом своим.

Наверное, это чувство у него было просто вытравлено, как у всех, кто с детских лет дышал воздухом казармы.

Он поспешил к соседям, живущим напротив. Ворота их были открыты настежь, и он, не обременяя себя условностями, прошел через них и направился к дому. Но не успел он сделать и двух-трех шагов, как на него залаяла сидящая на цепи большая собака. На шум из дому вышла молодая женщина и вопросительно взглянула на него.

— Я Мустафа, — представился он, — ваш бывший сосед, внук Рауф-аги.

Он подумал, как это, наверное, странно слышать, когда древний старик называет себя чьим-то внуком.

Но женщина не удивилась.

— Наш дом напротив вашего, — добавил он.

— Да, я узнала вас, вы приезжали десять лет назад, — сказала женщина и, кивнув, пригласила его в дом.

Зайдя в комнату, он устало опустился на предложенный стул и, обратившись к ней, сказал:

— Раньше здесь жил Озкан-ага, я был дружен с его внуками.

— Мурад, внук Озкана, был мне свекром. Он умер в прошлом году, а его братья давно переехали в город, — ответила женщина.

— А нет ли в доме кого, кто мог бы помнить моих родителей, мою мать? — спросил ее он.

— Может быть, вам поможет моя свекровь? Она сейчас у соседей, я ее позову, — сказала женщина и вышла из дому. Не прошло и пяти минут, как она вернулась, поддерживая под руку прихрамывающую седовласую женщину.

Мустафа Гази встал:

— Я говорил уже вашей невестке, что мы жили в доме напротив. И я хорошо знал вашего мужа Мурада. Мы были дружны и детьми часто играли вместе. Я ищу кого-либо, кто знал и мог бы помнить моих родителей. Мне это очень нужно.

— Увы, последний, кто мог бы вам помочь, был мой Мурад. Но в прошлом году Аллах призвал его к себе, — вздохнув, сказала женщина и продолжила: — Однако он ничего не рассказывал мне о вашей семье, как, впрочем, и о других семьях. Он был большим молчуном и особенно не любил разговоров о чужих делах и семьях. И даже когда об этом судачили женщины, он сердился и говорил, чтобы мы оставили людей в покое. Хотя я не думаю, что мог бы знать более того, что вы знаете сами. Ведь вы же с ним почти ровесники?

Мустафа кивнул.

— Вот видите, вам смогли бы помочь его родители, но те покинули мир задолго до того, как к ним присоединился Мурад, — вновь вздохнув, сказала женщина.

— А кто из соседей мог бы мне помочь? — спросил ее Мустафа.

— Может быть, Зейнаб-ханум? — вмешалась в разговор невестка.

— В каком доме она живет? — с надеждой в голосе спросил старик.

— В доме с зеленой крышей, что правее вашего, — ответила пожилая женщина, — но не думаю, что вы услышите от нее что-то разумное. Она очень стара и слаба на голову. Хотя попробуйте, спросите…

Поблагодарив женщин и попрощавшись с ними, Мустафа вышел на улицу и, увидев дом с зеленой крышей, направился к нему. У распахнутых настежь его ворот какой-то мужчина пытался запихнуть в салон автомобиля свернутый в рулон ковер.

— Салам алейкум, — поздоровался с ним Мустафа.

— Алейкум салам, — ответил ему мужчина.

— Помочь? — спросил Мустафа, указывая на ковер.

— Если не трудно, придержите, пожалуйста, дверцу, — попросил мужчина, отирая со лба градом льющийся пот.

— Зейнаб-ханум дома? Мне нужно поговорить с ней, — сказал Мустафа, помогая мужчине впихнуть ковер на заднее сиденье.

— А кто вы и зачем вам бабушка? — разгибая спину, удивился тот.

— Я жил неподалеку от вас, вон в том доме, — указав на свой дом, ответил Мустафа. — Я хочу спросить ее о своих родителях. Быть может, она их помнит и сможет мне что-нибудь рассказать.

— Не думаю, — вздохнув, ответил мужчина. — Бабушка не совсем здорова. Она слишком стара. Ей более ста лет. Она и нас уже не узнает и часто говорит странные вещи.

— Это единственная возможность узнать то, что меня сюда привело. Я прошу разрешить мне поговорить с вашей бабушкой, — положив ему на плечо руку, сказал Мустафа.

— Не знаю… — замялся мужчина, — я пойду спрошу у отца, подождите минуту, — сказал он и направился к дому.

Через некоторое время оттуда вышел какой-то старик и, вглядываясь в Мустафу, направился к нему. Подойдя поближе, он поздоровался с гостем и сказал:

— Тебя и не узнать, ты сильно изменился.

— Да и ты, наверное, выглядел иначе, — силясь вспомнить собеседника, ответил ему Мустафа.

— Ты прав, — вздохнув, ответил ему старик, — время неумолимо. Я Октай, сын Ибрагима, мы с тобой нередко дрались. И мне от тебя сильно доставалось. Но я не в обиде. Ты был сильнее, значит, ты был прав. Сын мне сказал, что привело тебя к нам. К несчастью, мама плоха. Она ничего не помнит. Она уже и нас не признает, все время путает с другими. Не думаю, что она сможет тебе помочь. Хотя зайди, попробуем, — сказал он и махнул рукой, приглашая в дом.

Пройдя через двор и поднявшись на крыльцо дома, они прошли несколько смежных комнат и оказались в небольшой светлой спальне, где, откинувшись на подушки, полулежала седовласая, щуплая женщина.