— А как же нога? Не трудно?

— А куды деваться? Приноровилси.

— А хутор-то далеко?

— Недалече, — отмахнулся безногий. — Киломитрив пять буде.

— А как же ты с такой ногой по лесу бегаешь?

— А привычный.

— Только я бы тебе посоветовал ногу-то беречь, — посочувствовал Романцев. — Она у тебя теперь одна.

— Намагаюся[2], щоб все в порядке було, — ответил инвалид.

— А идешь откуда?

— Из Березняков. Там у мени кум живе.

— А как добирался от него?

— На попутке добирався.

— А документы у тебя при себе?

— А як же без них? Нынче все документы запитують.

Тимофей внимательно всматривался в лицо задержанного, пытаясь уловить хотя бы малейшие признаки беспокойства. Но тот выглядел безмятежным, ничего такого, что могло бы указывать на нервозность или озабоченность. Обыкновенный хуторянин, поломанный войной, каковых в нынешнее время набиралось немало.

Инвалид расстегнул накладной карман гимнастерки и вытащил военный билет. Романцев взял слегка потрепанный документ, внимательно его пролистал. Все требуемые печати присутствовали, каждая подпись разборчива, никаких помарок или потертостей. Имелись тайные знаки и все значимые отметки: принятие на учет, снятие с учета. Получалось, что задержанный был на войне с первых дней, таковых в живых оставалось немного. Значит, он из тех самых счастливчиков.

— Ногу-то где оставил? — участливо спросил Тимофей.

— Под Сталинградом, — ткнул инвалид пальцем в медаль «За оборону Сталинграда».

— Трудно было?

Безногий, приготовившись к долгому разговору, достал из кармана галифе пачку папирос и произнес:

— А як же. Не без того. Хочете?

— Не нужно, спасибо.

Капитан закрыл военный билет и задал следующий вопрос:

— А медаль «За отвагу» там же получил?

— Там же, — пыхнул дымом задержанный. — Гришно говорити, но обменяв свою ногу на медальку. Вот тильки обмин вийшел неравноцинний.

Бойцы, собравшиеся вокруг, скучали, не понимая причин завязавшегося разговора. Чем таким мог заинтересовать капитана безобидный безногий. Время торопило, следовало двигаться дальше, искать запропастившегося диверсанта, а начальник отдела «СМЕРШ» вместо этого ведет странные пространственные расспросы.

Старший лейтенант Григоренко, сорвав тонкую травинку, накручивал ее на палец и явно скучал. Капитан покосился на заместителя… — а вот делать этого не следовало бы, контрразведчик не должен расслабляться даже тогда, когда опасность отсутствует.

— Значит, неравноценный обмен?

— А то!

Вдруг Тимофей сильным и резким ударом сбил безногого в высокую траву.

— Товарищ капитан, да вы что?! — невольно воскликнул стоявший рядом Григоренко. — Он же инвалид! — И шагнул к безногому, чтобы помочь ему подняться.

— Отставить! — грозно выкрикнул Тимофей. — Сволочь фашистская! Медаль ему не понравилась! Я свою первую медаль получил, когда с десяток таких гадов, как ты, выловил и к стенке поставил! — Безногий, вытаращив глаза, с ужасом наблюдал за склонившимся над ним капитаном. — Вот только медалька-то у тебя фальшивая, мразь! Я тебя, гада, здесь же пристрелю!

— Не треба так… — пытался отползти безногий. — За что?

Романцев вытащил пистолет и, разбивая диверсанту зубы, воткнул ствол ему в рот.

— За что, спрашиваешь?! Медаль-то из серебра должна быть, а не из латуни! Фашисты на такого гада, как ты, серебра пожалели! А вот мне на такую сволочь свинца не жалко будет! Кто тебя сюда забросил, фашисткий выкормыш?! Говори! Считаю до трех… Раз… Два…

— «Абвер», — сумел выдавить диверсант.

Тряхнув его за плечи, Тимофей жестко потребовал:

— Какое у тебя задание?

— Я должен связаться с группой куренного атамана Гамулы Остапа.

— Где находится этот атаман? Ты со мной в молчанку будешь играть? Я таких гадов, как ты, умею разговорить. — Рукоятью пистолета Романцев ударил диверсанта в челюсть. Из рассеченной кожи на гимнастерку обильно закапала кровь. — Добавить?!

Сплюнув на траву окровавленную слюну вместе с обломками зубов, тот ответил:

— Не нужно, я все расскажу.

— Вот так оно будет лучше. Слушаю!

— Он находится на хуторе. Речка там небольшая протекает, Глинка называется.

— Далеко отсюда?

— В десяти верстах.

— Откуда такая точность?

— Так яж тутошний.

— Что ты ему хотел передать?

— Он со своим отрядом должен выдвигаться в Броды.

— С какой целью?

— Слышал, що там что-то серьезное зативаеться, там и дивизия «Галичина» вже стоить.

— Поднимите этого гада!

Бойцы подхватили безногого под руки и поставили перед капитаном. Тимофей вытащил из планшета карту и потребовал:

— Покажи, где искать Гамулу!

— Присесть хоть дайте, нога у меня разболелася. Кровоточить, поди.

— Ничего, потерпишь! С парашютом прыгал, не сдох ведь, и здесь тоже не помрешь!

— Сам не ведаю, как приземлився, думав, разобьюся.

— Лучше бы ты, гнида, и вторую ногу себе сломал. — Лицо диверсанта было бледным. — Ладно, посадите его на пень, — разрешил Романцев. — А то еще околеет раньше времени, а он нам живой нужен.

Диверсант опустился на поваленное дерево, с облегчением вздохнул и, вытянув вперед покалеченную ногу, стал массировать ее пальцами.

— Мне тебя поторопить? — сурово спросил капитан.

— Щас я! — Диверсант провел заскорузлым пальцем по разложенной карте, и пожелтевший от табака ноготь остановился подле небольшого оврага: — Вот здесь! Туточки хутерец небольшой, с пяток хат… Он здесь и остався.

— Сорок шестой квадрат, товарищ капитан, — подсказал стоявший рядом Григоренко.

— У кого он остановился?

— Там якись родичи живут, а кто именно, не ведаю.

— Когда ты с ним должен встретиться?

— Ближе до вечера.

— Значит, он там?

— А где ж ему быти?

— Твоя настоящая фамилия, имя?

— Городецкий Евдоким Сидорович.

— Кто же это тебя, инвалида, в советский тыл забросил? У немцев вся мразь, что ли, повывелась, теперь они безногих стали к нам забрасывать?

— Народу у них богато, — уныло ответил Городецкий, — тильки они ведь считают, что на инвалида никто внимания не обратит.