Мелизенда посмотрела на него с укором.

– Дедушка, вы так говорите, будто вам все еще семнадцать лет. Разве с возрастом люди не становятся мудрее?

– Люди, – ответил он медленно, – да, становятся… но мужчины – нет. Мужчины долго живут молодыми, а многие вообще до конца жизни остаются молодыми, дерзкими и неумными… Со стороны смотреть странно, все верно, когда старик мудро решает проблемы народов, а потом из-за одной-единственной юбки делает непоправимые глупости… Но на этом стоит мир! И, надо признаться, вообще-то стоит крепко.

Алац мчится легко и вольно. Его пышная грива, черная, как беззвездная ночь, красиво развевается под встречным ветром, ноздри раздуты так, будто старается ухватить все запахи и ароматы мира, а тяжелые копыта бьют в землю мощно и уверенно.

Слева от стремени длинными прыжками идет хорт, такой же угольно-черный, с багровыми глазами и оскаленной пастью.

Ютланд на ходу взглянул на свои темные от солнца запястья. В первые дни после совершеннолетия от них шел свет, в солнечные дни почти незаметный, наследие матери, Пореи Солнцерукой, что в темные безлунные ночи выходила на башню и обнажала руки до локтей, чтобы его отец, Осенний Ветер, издали видел далекий свет в ночи и не сбился с дороги.

Сейчас свет из рук, только если сильно пожелает, и конь как конь, никто не поверит, что этот огромный жеребец может распахнуть огромные черные крылья, пугающе кожистые, как у чудовищной летучей мыши, мощные и с длинными острыми когтями на концах. А еще при бешеной скачке из ноздрей идет дым вместо пара, что делает его пугающе грозным и опасным.

Он шевельнул плечами, приятно чувствовать за спиной боевой топор. После совершеннолетия прошел месяц, но все еще чувствует радость, что отныне может брать в руки боевое оружие и пользоваться им, как все взрослые артане.

А Меч Хорса упрятан в ножны и прикрыт плащом слева у седла, никто не видит и не должен видеть его звездной красоты…

Он вздрогнул, резко натянул повод. С обеих сторон дороги прямо из зеленых крон заскользили к земле на веревках крупные мужчины и, выхватив мечи, с дикими криками ринулись на него со всех сторон.

Ютланд быстро огляделся, сзади дорога отрезана, без драки не уйти. Ближайшего, что набежал с тупо разинутым ртом, он брезгливо пнул сапогом прямо в лицо, Алац понял, что можно не церемониться с этими существами, они не в городе, и Ютланда зашатало в седле, когда конь начал одних отшвыривать задними копытами, а других бить передними.

Самого настырного ухватил огромной пастью за голову, раздался хруст, Алац с отвращением выплюнул дурно пахнущий кожаный шлем, глаза грозно вспыхнули багровым огнем.

– Не бери с меня пример, – предостерег Ютланд, но ощутил, как голос от прихлынувшей ярости становится хриплым и сдавленным. – Будь холод-нее…

Он не заметил, когда в руках очутилось древко боевого топора, но тут же взмахнул, двое отшатнулись, одному достал кончиком лезвия переносицу, а другому снес полчерепа.

– Мелизенда!.. – сказал он с усилием. – Мелизенда…

Еще трое пали под его ударами, а последний, судя по богатой одежде, предводитель шайки, развернулся и ринулся в чащу.

Ютланд рыкнул страшным голосом:

– Стой!..

Разбойник несся через чащу, как вспугнутый олень, ломился через кусты, проскакивал между деревьями, Ютланд едва успевал увертываться от проносящихся рядом толстых стволов, пригибался под низкими ветками, а гнев в нем разгорался все сильнее.

Коричневая спина мелькает впереди, не приближаясь, Алац мчится, как летящий с горы валун, все чаще задевает молодые деревца, те ломаются с треском.

– Стой, – прокричал он, – остановись и отвечай, как мужчина!.. Если ты в самом деле мужчина!

Того уже шатает на бегу, тело раскачивается, однако ухитрился наддать на подгибающихся ногах, но запнулся о корягу, не сумев перепрыгнуть, упал врастяжку.

Когда Ютланд остановил над ним коня, разбойник со стоном повернулся на спину, на потном, искаженном лице уже нет страха, только безнадежное понимание проигрыша. Грудь ходит ходуном, слышно, как холодный лесной воздух шипит в раскаленной глотке, врываясь туда через широко раскрытый рот.

Ютланд люто поинтересовался с высоты седла:

– Кто?

Разбойник сделал еще несколько частых вдохов, прохрипел:

– Тебе их не достать…

– Многие так говорили, – сообщил Ютланд.

Тот попытался изобразить усмешку.

– Даже многие?

– Ты все равно умрешь, – сообщил Ютланд. – Но можешь сказать, кто тебя послал на смерть. Тем самым отомстишь.

Разбойник покачал головой.

– Нет. Но когда придет смерть, ты ее узнаешь. И вспомнишь меня.

– Я тебя уже сейчас забыл, – ответил Ютланд.

Алац наступил на распростертого человека, под копытами затрещали череп и грудная клетка. Ютланд равнодушно смотрел вперед, мужчины не женщины, по пустякам не оглядываются.

То ли потому, что напали какие-то совсем жалкие людишки, и он не успел разъяриться, то ли так действует ее имя, но даже кровавая пелена лишь на миг зависла перед глазами розовыми брызгами, а раньше застилала взор полностью, и он впадал в безумное неистовство, после которого вообще ничего не мог вспомнить, где был и что творил в таком состоянии.

Дядя Рокош в свое время сказал с печалью, что такое не остановить, безумие будет нарастать, а в совершеннолетие погрузится во Тьму навсегда… но случилось так, что встретил ту дерзкую, глупую и наглую девчонку, и его безумие хоть и не перестало накатывать грохочущей лавиной, как прежде, но теперь он удерживается, не давая красной пелене поглотить себя всего.

– Мелизенда, – повторил он вслух. – Как же так, не я спасаю, а ты?

Хорт уже бегает вокруг с распахнутой пастью и высунутым языком, Ютланд заприметил вдали деревушку, свистнул, Алац пошел стремительным карьером, едва касаясь копытами земли, только-только крылья не выпустил.

Через деревню ехали шагом, чтобы никого не затоптать. В деревне десяток домиков, почти в центре большой колодец с выдолбленным для скота корытом, куда ведрами наливают воду, Ютланд сразу же соскочил на землю и ухватился за ведро.

Хорт сел рядом и уставился на него ждущими глазами.

– Потерпи, – сказал Ютланд. – Сейчас напьемся все. Думаешь, ты один пить хочешь?

Алац тоже пофыркивал и в нетерпении постукивал копытом, пока Ютланд вытаскивал из колодца деревянное ведро и выливал в длинное корыто, а затем с таким наслаждением пил ледяную воду, что закрывал глаза и причмокивал, а хорт лакал жадно и шумно, разбрызгивая по сторонам капли.

Ютланд едва успел напиться сам, когда со стороны околицы раздался испуганный крик. Женщины похватали ведра и ринулись к своим домам. Мужчины тоже разбежались, двери домов захлопывались, слышно было, как гремят тяжелые засовы. Кто-то успел выскочить и закрыть ставни до того, как в село с гиком ворвался конный отряд.