— Угу.

— А этот старикан кто?

— Леонард Штерн. Семьдесят лет.

— Шутишь?

— Тут так написано. — Джин чуть приблизила страницу к глазам. — Да, автопробег, судя по счетчику, приличный, но в целом экземпляр хорошо сохранился. Мне бы как раз подошел.

Три женщины одновременно расхохотались. Одна Элизабет оставалась безмолвной, как статуя.

— А вот этого видели? Это вообще ребенок!

— Да, Питер Ди Маджио.

— У него такой грустный вид, — заметила Элизабет. — Как думаете, его заставили участвовать?

Джин ядовито улыбнулась.

— Дай угадаю: ты замужем, с двумя детьми и не работаешь.

— Ну… почти так. Только на самом деле у меня трое детей, и…

Джин обняла ее за плечи и сказала доверительным тоном:

— Какая жалость, дорогая. Жизнь домохозяйки — это же скучища! Но, к счастью, у тебя еще есть время снять свой шикарный костюмчик, уложить его в чемодан и вернуться к своему мужлану. — Она с улыбкой обернулась к остальным: — Эй, девчонки! У меня такое впечатление, что рекрутеры шоу забирались ну о-о-о-чень далеко в поисках кандидатов!

Перл и Нина невольно фыркнули.

Элизабет почувствовала, как лицо заливается краской.

— Я… извините…

Она поднялась, чуть не опрокинув стул, и направилась к туалету.

— Ничего, дорогуша, — бросила Джин. — До скорого!

Все трое смотрели ей вслед.

— Ты не пережимаешь? — наконец спросила Нина, обращаясь к Джин.

— Ну вот еще! — фыркнула та. — Это же развлекательное шоу, нет? Если оно будет занудным, его не будут смотреть. — Она поднялась. — Ну, кажется, пора спускаться к автобусам. Вы идете?

Элизабет сделала несколько медленных глубоких вдохов — как советовала ей делать медсестра в диспансере, — пока наконец внезапное резкое сердцебиение не прекратилось. Потом села на один из откидных стульев возле туалетных кабинок, не в силах сдержать слез.

Она чувствовала себя смешной. Настоящей идиоткой, неспособной делать самые простые вещи, например говорить с незнакомыми людьми или оставлять детей под чужим присмотром на несколько дней.

Неспособной обличить своего мужа.

Она достала из упаковки влажную салфетку для снятия макияжа и стерла расплывшиеся потеки туши под глазами. Из кармана выскользнула фотография: Ник и Алекс, играющие в надувном бассейне, и Тина, младшая сестренка, поливавшая их из шланга. Все трое хохотали.

Элизабет кончиками пальцев погладила фотографию.

— Мы собрали о вас сведения, Элизабет, — сказала ей Хейзел Кейн. — Мы знаем о ваших проблемах. Если вы хотите, чтобы мы вам помогли, нам нужно ваше сотрудничество.

— Но это не так просто…

— Отчего же? Расскажите нам о вашем муже. Расскажите, как Дик с вами обращался, вынесите вашу историю на публику. Я вас поддержу.

И Элизабет согласилась.

Она вытерла слезы, поправила прическу и запихала все мелочи в сумочку. Затем еще раз сделала глубокий вдох. И только после этого вышла из туалетной комнаты.

Хейзел Кейн — о Боже, сама Хейзел Кейн! — оказала ей доверие. Итак, теперь ей уже нельзя отступать.

Она выдержит. Ради себя. Ради детей.

Она все расскажет.

«3, 4, 5…»

Цифры сменялись, по мере того как лифт поднимался наверх. Сет повернулся к стеклянной дверце, стараясь не думать о тесноте кабины. От скоростного подъема у него появлялось неприятное ощущение под ложечкой.

«11,12…»

Он сосредоточился на виде сверху.

Вечерний хаос красок был великолепен. На небольшой площади возле отеля пальмы с ярко-зелеными, почти фосфоресцирующими кронами покачивались на серебристом фоне «Ситикорп Билдинг», заливаемого потоками дождя. В этом здании снимался телесериал «Закон Лос-Анджелеса», который он смотрел во время заключения, в конце 80-х.

В те времена Сет часто мечтал, чтобы Арнольд Беккер занялся его делом и выступил в его защиту. Добрый старый Арни. Ни одной юбки не пропустит, но в то же время — чертовски хороший адвокат. Он знал бы, как поступить: в мечтах Сета Беккер приводил неумолимые, железные аргументы, которые сражали всех наповал, — и Сет был спасен. В один прекрасный день он проснулся бы свободным… Счетчик открутили бы к нулю.

Лифт остановился. Кто-то вышел, и сразу много народу зашло, прижав Сета к стеклянной стене. Он поморщился и взялся за позолоченные поручни. Лифт снова тронулся.

«19, 20…»

Справа от «Ситикорп» теперь были видны освещенные фасады Центральной библиотеки, выделяющиеся на охряном фоне Калифорнийского Траст-банка — они вносили некую теплую доминанту в окружающую холодность стекла и металла. Затем Сет снова принялся разглядывать из-под капюшона внутренность кабины.

Люди в мокрых плащах прижимали к себе мокрые кейсы. Одна женщина поправляла шейный платок. Другая подкрашивала губы, глядя в карманное зеркальце. Маленькая девочка, стоявшая возле большого зеркала, развлекалась, дыша на стекло. Когда поверхность зеркала достаточно затуманивалась, она рисовала на ней сердечко и чуть отодвигалась, любуясь результатом.

Сет пытался подавить в себе клаустрофобию. Еще несколько секунд терпения…

Наконец лифт завершил свой путь и остановился.

Тридцать пятый этаж.

Двери распахнулись, и поток пассажиров хлынул наружу. Вместо них в кабину ворвался свежий поток воздуха. Сет несколько секунд оставался в лифте, нажав кнопку, удерживавшую двери, и глубоко дыша.

Сильный и слабый одновременно. Таков весь абсурд его положения.

Несмотря на многолетнюю терапию, его главным врагом оставалась толпа. Для того чтобы преодолевать это препятствие, требовалось множество ухищрений — вот почему работа в техслужбе отеля подходила ему, как перчатка. Долгие одинокие часы в служебных помещениях, осмотр технических приборов в узких коридорах, проверка коммуникаций, замена фильтров в вентиляционных люках, пневмошин — в грузоподъемниках, ремонт и наладка при необходимости.

Он был хранителем этого мира, который и не подозревал о его существовании. Он был тенью среди теней. Сын Джона Гордона, стерегущий королевство, созданное отцом.

Но самое главное — он ни от кого не зависел. В границах его владений его не беспокоили ни долбаные психиатры, ни агенты службы надзора.

Он почувствовал, как кто-то дергает его за куртку.

— Эй, ты выходишь?

Девчонка, которая рисовала сердечки на зеркале, еще раз потянула за полу его куртки. Сет инстинктивно сжал рукоять электрошокера.