Когда я уговаривал Каратаева идти, понимал, это – гипоксия. Конечно, если бы Володя не пошел, никто бы ему не помог. Но не представляю, как бы я мог его оставить. Только при одном исходе, но подобный вариант я даже не проигрывал. Хотя, по идее, нужно любое развитие событий предвидеть. Что ты будешь делать, если… Но я возможности такого сценария вообще не допускал. Сознательно, чтобы мыслеобраз не возник и не застрял в мозгах. Такое допустимо при проигрывании ситуационных задач, чтобы ты потом, не задумываясь, картинку воспроизвел в своих действиях и повел себя правильно. А здесь… Если такой мыслеобраз – со знаком минус – вводить, значит, подсознательно ты готов примириться с возможностью самого страшного. Я же не допускал этого ни на секунду. В суженном сознании молотком стучала мысль: идти, не сдаваться, бороться! Но момент был очень серьезный.

Вспоминает Володя: «Когда спустились в пещерку, было состояние эйфории. Так всегда бывает, когда большое дело сделаешь. И я многое не замечал, не соображал. «Серега, – говорю, – смотри, светло как! Луна вышла». Он: «Да это утро уже, светает». Снимаю перчатки, а они к пальцам примерзли. Снимаю ботинки – внутренние тоже к пальцам примерзли.

Может, нужно было сразу спускаться. Но мы так устали – сутки ведь ходили. Чаю выпили. Ну, думаем, немножко покемарим, отдохнем чуть и вниз… Проснулись, а уже вечер. Куда ж идти? И еще ночь на 8350 м. И потом сидим – я чувствую себя прекрасно. Ничего не болит, дышится свободно, легко… Давай собираться. Копаюсь в рюкзаке, вдруг ноготь – щелк. Как семечка. Отлетел в сторону. А я ничего не чувствую. Только удивился. Тут Серега понял, что дело плохо, начал каждый палец бинтовать.

Я потом думаю: ну что, сейчас дюльфернем и все! Делов-то: погода классная, небо чистое… И вот пока сидели – ничего, а из пещеры вылез и понял, что вестибулярного аппарата нет. Отключился. Пару шагов сделаю, маленький порыв ветра, и я – брык – на снегу…

Дойти в этом состоянии я вряд ли бы смог. Даже с помощью Сереги. Пока мы ходили на вершину, рация замерзла, связи нет, нас снизу не видно. Зима, 16-е же октября. Температура к ночи падает до минус 50. Ветры ураганные. Мы восьмые сутки на восьми тысячах без кислорода. Вниз идти – три километра. А внизу – практически все больные.

И вот Сергей меня спускает, помогает на перестежках, и тут – Миша Туркевич и Гена Копейка. Они шли на вершину. И надо было знать, ЧЕМ была эта стена для Туркевича, чтобы оценить его поступок. Когда он нас увидел, то, ни слова не говоря, развернулся, чтоб сопровождать нас вниз. Это они меня с Геной и спасли. Я для себя решил: буду спускаться, пока не умру. Если остановлюсь, сяду – ребята нести меня не смогут. И они будут рядом, подвергая опасности свою жизнь, но не бросят. Поэтому я должен идти…».

Когда на другой день, пройдя 4 или 5 веревок (200-250 м) вниз, мы встретили Мишу и Гену, я спросил: «На гору пойдете?». Туркевич с горечью бросил: «Какая, к черту, гора». Дальше шли вместе. Ребята помогали Володе спускаться. У меня большие пальцы на ногах тоже прихватило, но я мог идти, перещелкиваться на перилах сам. За Володю это делали ребята. Мы шли очень медленно.

Самым драматическим моментом стало то, что мы не смогли спуститься до палатки следующего лагеря. Пришлось расширять снежную пещеру, которую на предыдущем выходе, оказавшись в подобной ситуации, вырыли Туркевич с Погореловым, Хитриковым и Копейкой. Четверо здоровых мужиков помещались там в тесноте, да не в обиде. Теперь же приходилось делать поправку на Володины обморожения. Расширять «жилище» с помощью кастрюли и крышки от нее – галерная работа. Каратаев, понятно, в стройке не участвовал. Мы же втроем работали по очереди. Двое копают, третий пытается отдышаться. У меня, несмотря на подмороженные пальцы, работоспособность осталась. Настрой такой был: надо выживать. И вот эта база, которая в нас заложена годами занятий альпинизмом: терпеть и не сдаваться, давала силы работать после восхождения, ночного спуска и всего, что произошло. Наконец «помещение» готово. Сели на рюкзачки, закрыли вход кариматом, забылись тяжелым сном. Это была мучительная, но все же не холодная ночевка. Когда есть оболочка, тем более оболочка снежная, пещера, это уже шанс на выживание. Потому что нет ветра, и, соответственно, температура совершенно Другая, чем за бортом. Если пещера выкопана по всем правилам, там плюс или, на худой конец, около нуля. В пещере не обморозишься.

Где-то под утро мне и привиделся полет на параплане. Кстати, Саня Мелещенко, с которым мы так лихо парили над Гималаями, вообще с парапланом не знаком. Я-то пробовал в 1990-м году на Памире. Научился разбегаться, почувствовал натяжение строп и купола за спиной, но по-настоящему не взлетел. И вдруг такой сон. Хмурое пробуждение. Вниз еще топать и топать, перещелкиваться и перещелкиваться. У нас уже в крови, на уровне рефлексов – не расслабляться, пока не спустились. Чего бы это ни стоило! Вот подсознание и отпустило пружину хотя бы во сне. Отдохнул? Давай, работай дальше!

Интересно, что подобные сны в «зоне смерти» видели и мои друзья. Геннадий Копейка – в той же снежной пещере на Лхоцзе, только несколькими днями раньше. Вот что снилось ему: «Очень холодно, а у меня с собой даже не было пуховки. Кто-то из предыдущей группы случайно забрал ее в лагере-5. Спина всю ночь примерзала к стенке ледовой пещеры, ее постоянно приходилось отрывать. В тот раз я остался жив благодаря итальянским спонсорам. Фирма «Samas» нам предоставила прекрасные высотные куртки из теплого и непродуваемого материала «Gore-Tex». Однако спать не пришлось, нужно было постоянно шевелить пальцами рук и ног, чтобы они не отморозились. Иногда я впадал в дрему, и в короткие минуты «отключки» видел один и тот же сон: стою я под навесом троллейбусной остановки. А мой приятель Гоша выпрыгивает из подъезжающего троллейбуса и говорит: «Входи, садись, поехали! На следующей остановке твой дом! Ну чего же ты?!?». А я не могу поднять ватные ноги и сдвинуться с места… Сколько было таких троллейбусов? Не помню, но много! И каждый раз, просыпаясь, я с ужасом понимал, что выходить нельзя – там пропасть!».

Игорю Свергуну гипоксия «подала транспорт» на Эвересте в 1992-м. Он оказался в трудной ситуации. Совершенно один в темноте на снежном склоне в районе Северного седла. Вершина совсем рядом, но слишком велик риск. Без палатки, кислорода он ждал утра на крошечной снежной площадке. К этому эпизоду я еще вернусь. А пока – рассказ Свергуна о том, что он видел той ночью: «Перед рассветом мне не приснилось, нет, а привиделось, будто бы я Крыму. И вроде бы подъезжает на автомобиле мой друг Паша и спрашивает, чего я здесь стою. А затем предлагает уехать с ним. Я отказываюсь, и в это время закрывается дверь его машины, раздается хлопок, который и возвращает меня к реальности. В мгновение ока осознаю, что руки и ноги замерзли, сил никаких нет. Я уже не думаю ни о каком восхождении на Эверест, ни о каких лаврах. Мне надо сохранить свою жизнь, свое здоровье, в общем – валить отсюда».

Вот такие похожие видения. Менялись только средства передвижения – параплан, троллейбус, автомобиль. Правда, когда рассказал об этом приятелю-реаниматологу, он и другие различия отметил. По мнению врача, мои «полеты» были, действительно, попыткой организма снять напряжение. У ребят же дела обстояли серьезнее. Согласились бы ехать – и «отъехали» навсегда. Но закон высоты: «Не расслабляться!» оба, и Гена и Игорь, соблюдали даже во сне. И не переступили роковую черту, у которой оказались.