Это была чистой воды перестраховка. Мысловскому запретили подъем выше шести тысяч метров. Может, и по делу, но он поднялся на Эверест в первой двойке. Леша Трощиненко, классный высотник, тоже получил «рекламацию» и запрет ходить выше базового лагеря. Поехал в Гималаи завхозом, «комендантом ледопада Кхумбу». Сколько же он на том ледопаде отпахал, и в Западный цирк, как на работу ходил! Славу Онищенко готов был нести по морене вниз, когда тому плохо стало. Конечно, Леша вполне мог взойти и на Эверест. Больше всех не повезло Грише Лунякову. Показательная деталь. Когда готовились к экспедиции на Канченджангу (она состоялась в 1989 году), врачи-физиологи, обычные, не засекреченные, восхищались физическими характеристиками, выносливостью Григория. Говорили, что они с Толей Букреевым – на уровне олимпийских чемпионов по марафону. В 1982-м Гриша был на семь лет моложе, сильнее, рвался в бой. Медики уперлись рогом: не пускать! Тамму удалось отстоять только Мысловского. А Луняков остался дома. Я вполне мог составить ему компанию. Но не составил. Повезло? Конечно, но я для этого очень постарался.

Позже сэр Эдмунд Хиллари скажет: «Ваши альпинисты – открытие для Гималаев». А Гималаи стали открытием для нас. Наверняка магию этих грандиозных гор чувствует каждый, кому посчастливилось приблизиться к их подножиям. Я был просто ошеломлен, хотя побывал к тому времени не только на Кавказе, Памире, Тянь-Шане, айв Альпах, Кордильерах. Раньше видел этот сияющий невероятными красками космос гор только на полотнах Николая Рериха. В натуре Гималаи еще прекраснее. Самое удивительное: там открываются ресурсы души, о которых не подозревал. Может, потому, что там мы ближе к Богу? Или все дело в более высоком уровне солнечной радиации, космического излучения? Научный факт: в высокогорье происходит сильнейшая перестройка организма. В крови резко повышается уровень гемоглобина, мобилизуются все жизненные силы. Возможно, связанные с этим ощущения настраивают на особое восприятие мира. Создают радостный эмоциональный фон. Похоже, в Гималаях мы получаем дозу какого-то эфемерного допинга, неизвестного на равнинах (да и в других горах). Хочется снова и снова, как мышке из опыта, жать лапкой «кнопку удовольствия». Не за ним ли мчимся при первой возможности? Впрочем, эта гипотеза еще требует доказательств.

Чтобы получить свою порцию концентрированного позитива, не обязательно быть альпинистом и подниматься на вершины. У трекинга – пеших путешествий по живописным ущельям и перевалам к подножиям знаменитых гор – миллионы поклонников. Многочисленные «эдвэнчерз» фирмы (adventures по-английски – приключения) предлагают свои услуги. Путники идут налегке, багаж едет на яках, о пище и крове тоже не нужно заботиться… Ничто не отвлекает от общения с миром гор на маршрутах один заманчивее другого. Главный магнит, конечно – Эверест.

У высотного полюса несколько названий. Непальское – Сагарматха, что означает Богиня – мать гор, тибетское – Джомолунгма, в переводе – Божественная мать жизни. Сам смысл названий говорит, что и тибетцы, и непальцы испокон веков знали – это не просто гора, а главная Гора. Англичане, первыми исследовавшие Гималаи как часть своих имперских владений, только в середине XIX века обнаружили, что пик, обозначенный на картах просто цифрой XV, – самая высокая точка планеты. Выяснилось это с помощью тригонометрических расчетов индийского математика и топографа Радханата Сикдара. Находясь за сотни километров, он вычислял высоту гималайских вершин. Одна из них оказалась высочайшей из всех известных. Свое английское имя Высотный полюс получил в честь сэра Джорджа Эвереста, руководителя геодезической службы Британской Индии, вице-президента Королевского географического общества.

Поднимаются на Эверест многими путями. Можно идти из Китая, с тибетской стороны (оттуда пытались взойти на вершину первые экспедиции) – это дешевле, но путь длиннее, а погода холоднее. С южной, непальской стороны путь короче, но круче. Зато там теплее, не так жестоки ветры. Правда, стоимость пермита (разрешения на восхождение) вдвое дороже. Сложность маршрутов тоже разная. Варианты новых путей на третий полюс и сегодня не исчерпаны. Даже если ваш подъем будет не слишком сложен, все равно это маршрут на Гору. Именно так – с заглавной буквы – всегда воспринимается любое восхождение на Эверест.

Наш первопроход, сейчас обозначенный в списке маршрутов на Высотный полюс под номером девять, в 1982-м значился восьмым. Коррективы внесло признание китайского восхождения 1960 года. Из-за этого и в списках восходителей на Гору нашу компанию слегка подвинули. Чтобы пройти такой маршрут, нужны были не только сила и выносливость, но и высокое техническое мастерство. Альпинистский мир заинтересованно ждал результата. В том, что русские (в смысле советские) новички в Гималаях – не робкого десятка, никто не сомневался. Но маршрут уникально сложный, справятся ли? До нас доходили и скептические высказывания. Это подстегивало. Пятнадцать экспедиций потерпели неудачу, десятки жизней оборвались на пути к полюсу высоты, прежде чем 29 мая 1953 года первовосходители взошли на отметку 8848 м. Наступала наша очередь подняться на самую высокую отметку земной тверди. Мы «били копытами» в предвкушении. Но и озноб пробирал. Что там, выше отметки 8000 м?

Как встретит таинственная и зловещая «зона смерти»? Этот вопрос для меня звучал как гамлетовское «быть или не быть?». Высотный опыт я начал набирать, только когда объявили отбор на Эверест. До того высотой не увлекался. Специализировался на технически сложных восхождениях. Кайф получал от головоломных скальных или комбинированных маршрутов, в высотном классе не видел ничего интересного – ходят маршруты пешком. Но тут на горизонте замаячили Гималаи. Требования к претендентам в команду: не меньше трех семитысячников. Это сразу сознание перещелкнуло. Времени в обрез. Что делать? На помощь пришел один из моих учителей, замечательный альпинист Юрий Пригода. В его команде харьковского «Авангарда» я проходил альпинистские университеты. Решили, что для участия в чемпионате Союза заявим новый маршрут на Памире. А попутно взойдем на пик Ленина. Причем я поднимусь дважды, по разным маршрутам. Переезжать в районы других семитысячных вершин не получалось по времени и по деньгам.

Первое восхождение на пик Ленина было таким же невыносимым, как первый подъем на Эльбрус. Настолько тяжело в горах мне давно не было. В 1977-м на Эльбрусе, помню, Владимир Дмитриевич Моногаров, наблюдая за моими страданиями, участливо спрашивал: может, повернешь вниз? Мучительный выбор, знакомый по жизни каждому: терпеть или отказаться, послушаться мудрого совета? Но сам-то я уже не мальчик. Ходил в серьезные горы. Мастером успел стать, чемпионом Союза. И что – уйти с какой-то «двойки-А»? Понимал, это сильнейшая «горняшка». Может быть, я даже рисковал. Мог загнать себя в ситуацию, когда уже не способен идти ни вверх, ни вниз. Но почему-то об этом не думал. Был уверен, что «на зубах», но взойду. Заставил себя взойти.

В 1977-м на Эльбрусе мучился, начиная с 5000 м, в 1979-м на пике Ленина – с 6300. Тошнота, рвота, дикая головная боль. Свинцовые ноги, стопудовый рюкзак. В общем, кошмар. Все признаки острой формы горной болезни. По идее, надо спускаться вниз. Нельзя в таком состоянии на гору. Но рядом идут друзья: Саня Толстоусов, Пригода. Поднимаются наши харьковские девчата. У них как будто все нормально. А меня, без пяти минут участника гималайской сборной, «колбасит» по полной программе. Вспомнил Эльбрус, пересилил себя. Взошел. Дальше – самое удивительное. Спускаемся вниз, три дня отдыхаем, я с ужасом готовлюсь повторить пытку высотой. Иду на восхождение, и… не узнаю гору. Как будто это не семитысячник, даже не пятитысячник.