1981 год. Москва. Хорошевское шоссе. Претендентов в первую советскую гималайскую экспедицию обследуют в засекреченном Институте медико-биологических проблем Академии наук СССР. Там же, где и космонавтов. И сам отбор – как на орбиту, только еще придирчивее. Логично. В космос уже двадцать лет народ летает, методики отработаны. А чего ждать от «зоны смерти» на почти девятикилометровой горе Эверест, неизвестно. Под этим предлогом экспериментаторы вертят нами, как хотят. В буквальном смысле (меняя режимы в барокамере) и переносном, вовлекая в опыты, которые, по нашему разумению, никаким боком высокогорных проблем касаться не могут. Но об этом – только вечером, в своем кругу, доверительным шепотом. А так – ни-ни. Все пройдем, все стерпим ради Эвереста.

Чтобы побывать в любой точке планеты, нужны желание, деньги и время. Так думают читатели, родившиеся после распада Советского Союза. Им трудно представить, что выезд за границу может быть невероятной, редкостной привилегией. Для советских граждан все обстояло именно так. Как член сборной страны по альпинизму я несколько раз выезжал, как тогда выражались, «за бугор»: в Швейцарию, Францию, Италию, США, Болгарию, Польшу, Японию. В кругу друзей и знакомых это вызывало завистливые вздохи: везет же некоторым. Отбывающих тщательно проверяли, строго напутствовали. Инструктировали на все случаи жизни. Например, что делать, если в купе поезда, где едет советский спортсмен, входит молодая пассажирка? Немедленно выйти и потребовать у проводника перевести на другое место. Жаль, ни разу молодая пассажирка не открыла дверь моего купе. Мы все больше самолетами летали. Что приятно, за государственный кошт. Еще и командировочные в валюте получали – скромные, но все же. Экспедицию на Эверест тоже финансировало государство: экипировку, питание, гостиницы, транспорт и т. д. Нам оставалось всего ничего: влезть в игольное ушко многоступенчатых отборов в команду и, если это удастся, выполнить главную задачу – взойти.

Оказаться в Гималаях, воплотить мечту нескольких поколений советских альпинистов о высотном полюсе – это было круто. С начала пятидесятых годов прошлого века главные события мирового альпинизма происходят в Гималаях, Каракоруме. Но для отечественных восходителей самые высокие горы долго оставались закрытой книгой. Мы знали, что ни в чем не уступаем зарубежным коллегам, ходили с ними и в наших горах, и за рубежом. Но не на восьмитысячники! Авторами главных мировых достижений в альпинизме были другие. Нам оставалось только ревниво вчитываться в откровения Эрцога, Параго, Маури, Месснера… Мечтать: вот бы нам туда. В конце пятидесятых готовилась советско-китайская экспедиция на Эверест с тибетской стороны. Была создана команда, наши ездили в Китай на разведку. Начиная заниматься альпинизмом, не раз слушал рассказы ветеранов о совместных восхождениях с китайцами – они приезжали тренироваться в наших альплагерях. Наши ездили в Китай, там вместе ходили на семитысячники Конгур (7719 м) и Музтаг-Ату (7546 м). В КНР уже завезли снаряжение – рюкзаки, ледорубы… Через сорок лет в украинской экспедиции «Эверест-99» мы получили неожиданный привет из прошлого. Слава Терзыул на высоте 7500 – 7700 м нашел советский ледоруб 1959 года изготовления. Древко прекрасно сохранилось. Я выпросил находку и подарил друзьям-кубанцам в альпинистский музей Краснодарского юридического института. Там находка хранится и сейчас как память о несостоявшейся экспедиции на высотный полюс. Она была запланирована на 1959 год. Но начались волнения в Тибете. Следом грянул очередной политический катаклизм. Тогдашний советский глава Никита Хрущев побил горшки с китайским лидером Мао Цзэдуном. Идею совместного восхождения похоронили. Китайцы с нашим новеньким снаряжением весной 1960-го взошли на Эверест (правда, восходительское сообщество долго не признавало это восхождение). А мы ждали своего часа еще 22 года.

Попытки прорваться в Гималаи, взойти на другие восьмитысячники предпринимались. В 1973-м планировалась советская экспедиция на Макалу, в 1975-м – на Канченджангу. Но все упиралось в финансы. Не было в стране средств на такое «баловство». Тогда родилась идея международных альпинистских лагерей (МАЛ) на Памире и Тянь-Шане, куда приезжали иностранцы и совершали восхождения, расплачиваясь за них валютой. МАЛ оказались делом прибыльным, исправно приносили государству неплохие доходы в валюте. И так это понравилось спортивным и прочим чиновникам, что вскоре забылось, ради чего заваривали кашу. Когда будущие руководители первой гималайской экспедиции доктор физико-математических наук Евгений Тамм, старший тренер, доктор технических наук Анатолий Овчинников, их единомышленник, ветеран Великой Отечественной войны, замечательный альпинист Михаил Ануфриков завели речь о восхождении на Эверест, от них отмахивались. Пришлось искать поддержку на самом высоком уровне – у секретаря Центрального Комитета КПСС Михаила Зимянина, он курировал науку, культуру и спорт. Зимянина убедили аргументы Тамма, что успех советских альпинистов поможет укреплению международного авторитета страны, ведь восхождение на Эверест равнозначно олимпийской победе. «Гарантируете успех?», – спросил партийный вождь. Беспартийный Тамм гарантировал. Так в 1979 году был дан старт подготовке экспедиции. Непальская сторона разрешила советской команде восхождение весной 1980-го. Но летом того же года в Москве проходили Олимпийские игры. Пришлось меняться очередью с испанцами. Они пошли в наш год, а мы в их – 1982-й.

Заявить о себе в Гималаях надо было ярко и убедительно. Ординарный маршрут (так называемая классика), любой уже хоженый или даже новый, но не поражающий воображение, тут не годились. Требовалось выбрать путь, который вывел бы советскую команду на вершину не только самой высокой в мире горы, но и мировой альпинистской табели о рангах. Этим требованиям, по мнению нашего руководства, отвечали два маршрута. Первый – по контрфорсу Южной стены с выходом на Юго-Восточный гребень. Второй – по контрфорсу Юго-Западной стены с выходом на Западный гребень. Победил второй вариант как значительно более интересный в техническом плане: более крутой, со сложным скальным рельефом на высотах от 6500 м до 8000 м.

В 1979 году слух о предстоящей экспедиции прошел «по всей Руси великой», союзным республикам, городам и весям. На место в команде претендовало человек 150 – сильных, надежных, техничных, выносливых. Лучших из лучших. Приблизительно равных. А отобрать нужно было 16 альпинистов. Обо всех перипетиях отборов я подробно рассказал в своей «послеэверестовской» книге «Шаги по вертикали». Не хочу повторяться, просто уточню: попасть в число шестнадцати счастливчиков было редкой удачей. Но права народная мудрость, везет тому, кто везет. На восхождениях, соревнованиях, испытаниях и прочих этапах отборов мы выкладывались, как проклятые. Понимали: достойных занять твое место – десятки. В любой момент запросто можешь вылететь из команды. В засекреченном институте на Хорошевском шоссе я оказался от вылета на волосок.

Белоснежный хрустящий халат. Строгие, без тени улыбки глаза. Ну тебе снежная королева, только с фонендоскопом. Выражение лица: сейчас я вас выведу на чистую воду! От этого как-то не по себе. Дама-кардиолог вслушивается в мои сердечные тайны. Доктор, что вы там можете услышать, кроме горячего желания попасть в Гималаи? Подростковый ревмокардит давно затренирован и забыт. Я крепок, как шлямбур. Дышите. Не дышите. Повернитесь. Вдохните и не дышите… Да я согласен не дышать до самого Катманду, только пустите! Ага, как же! «Что-то мне не нравятся ваши тоны. Завтра с постели не вставать, не ходить. Я вас еще раз послушаю». Утром следующего дня она берет нас тепленькими до подъема. Хрустит халатом, щелкает выключателем: «Так, кого я вчера хотела еще раз послушать, поднимите руки». Эдуард Мысловский, Григорий Луняков и Леонид Трощиненко послушно выполняют команду. Остальные, кто проснулся, с интересом наблюдают, что будет. А уж как мне интересно… Но руку не поднимаю. Кардиограмма и фонограмма в норме, чего ей еще надо? К счастью, строгая доктор не записала фамилий. Привыкла космонавтами командовать, у которых военная дисциплина. Прослушала Эдика, Гришу и Леху, что-то записала – ребятам ни слова – и ушла. Потом оказалось, выписала приговор.