– Конечно, Женечка, каждую неделю захожу и звоню черездень. Ты за нее не беспокойся, у нее все в порядке, за тебя только оченьпереживает.

– Скажи, а там, в Москве, все поверили, что это именноя Бориса убил? Неужели ни одна живая душа не усомнилась?

– Нет, Женечка, никто, кроме меня, не верит, что тыэтого не делал. Ну ты сам посуди, ведь тебя все видели, и даже Борис передсмертью сказал, что это ты в него стрелял. И на твоей одежде обнаружили частицыпороха, а на пистолете – микрочастицы твоих шерстяных перчаток, в которых тыобычно в гараже работаешь. Мне же следователь все документы показывал. Как тутне поверить? И я бы поверила, если бы не любила тебя так сильно. Пойми, Женя, яведь не верю в твою виновность не потому, что улики слабые, а только лишьпотому, что не хочу верить. А улики-то на самом деле…

– Я понял, – перебил ее муж. – Значит, тытоже уверена, что это я убил Бориса. Ты тоже, как и все, считаешь меня убийцей.Ты готова отвернуться от меня. Что ж, валяй, не буду тебя удерживать, устраивайсвою жизнь по своему разумению. Только объясни мне, зачем ты замуж за менявышла в таком случае?

– Но я люблю тебя, неужели ты не понимаешь этого? Мневсе равно, убийца ты или нет, виновен ты или нет. Да пусть ты десять развиновен, пусть ты сто человек убил, ты все равно для меня лучше всех. Хочешьправду? Да, я не верю, что ты не убивал Бориса. Я знаю, что это сделал ты. Номне это все равно, понимаешь? Мне это безразлично. Я люблю тебя и хочу бытьтвоей женой совершенно независимо от того, убийца ты или нет. И оттого, что тысидишь в тюрьме, ты не стал для меня хуже. Я все равно буду тебя любить и будутебя ждать столько, сколько нужно.

Она обняла мужа и прижалась лицом к его плечу. От черноговатника исходил неприятный запах, но Наталья этого не замечала. Для нее главнымсейчас было заставить Евгения поверить.

Он отстранил ее и отступил на шаг.

– Значит, ты тоже не веришь, – задумчиво произнесон. – Очень жаль. Выходит, за свою свободу мне придется сражаться одному.Ты мне не помощница. Что ж, придется биться в одиночку.

Наталья не выдержала напряжения и расплакалась.

– Женечка, я все сделаю, я найму самых лучшихадвокатов, я заплачу им, они вытащат тебя…

– Не нужно, я не хочу, чтобы ты занималась моимосвобождением, думая, что на самом деле я преступник. Или ты веришь мне ипомогаешь, или я буду действовать сам.

– Но, Женя…

– Все, Натка, время кончается, давай прощаться.

Пришел угрюмый конвоир и увел Евгения. Наталья вытерласлезы, умыла лицо под краном, вытерла носовым платком, надела куртку и отправиласьна платформу. В городе она будет часов в одиннадцать вечера, даже раньше, апоезд на Москву уходит в 1.45 ночи. Можно еще успеть…

Стоя на холодном ветру и жмурясь от колких крупинок снега,гонимых метелью, она снова и снова вызывала в памяти лицо мужа. Черт возьми,как приятно думать о Евгении Досюкове как о муже! Четыре года она жила с ним,засыпала и просыпалась рядом, кормила его обедами, стирала ему рубашки, ждалапо вечерам, когда он уходил на приемы и банкеты без нее. И четыре года онамечтала о том, что в один прекрасный день он все-таки опомнится и сделает ейпредложение. А он все не делал его и не делал… И нужно было случиться такойогромной беде, чтобы Евгений Досюков, миллионер, президент акционерногообщества «Мегатон», женился на Наталье Гончаренко.

И вот теперь оказывается, что она совсем его не знает.Четыре года они провели бок о бок, а она так и не разглядела в нем туневероятную силу, которую всегда принимала за удачливость. Наталья былауверена, что суровый приговор сломит Женю, а месяцы, проведенные сначала вследственном изоляторе, потом в колонии, очень быстро превратят его внравственного калеку, морального урода, больного, слабого, утратившегоспособность сопротивляться и прочифирившего здоровье и интеллект. А всеоказалось совсем не так. Потому что большей неудачи, чем случилась с Женей,нельзя даже придумать, а он собирается бороться за свою свободу, он не опустилрук. И, что самое ужасное, он требует от нее, своей жены, веры в собственнуюневиновность.

Четыре года Наталья Гончаренко любила в Евгении Досюкове двевещи: его властность и его деньги. И того и другого было так много, чтоостальное было уже просто невозможно разглядеть. Он был весьма посредственнымлюбовником, он был не особенно красив, чтобы не сказать грубее, у него былпорой невыносимый характер, вероятно, имелись и какие-то достоинства, но ничегоэтого Наталья не видела, потому что ее «угол обзора» охватывал тольковластность и богатство.

А сейчас, трясясь в холодной грязной электричке и вспоминаякороткое трехчасовое свидание с мужем, она впервые почувствовала что-то вродеуважения к нему. К его несгибаемости, воле, мужеству. Ведь кто-кто, а она-то ужсовершенно точно знала ответ на вопрос о его виновности.

И в этот момент Наталья вдруг поняла, что ни к какомучернокожему журналисту Джеральду она не пойдет.

В городской прокуратуре убийством писателя ЛеонидаПараскевича занимался следователь Константин Михайлович Ольшанский, и этообстоятельство худо-бедно примиряло Настю с необходимостью заниматься деломавтора любовных романов. А заниматься этим делом ей не хотелось поодной-единственной причине, и называлась эта причина – Галина ИвановнаПараскевич. Случается, конечно, что у двух человек возникает острая взаимнаянепереносимость, но с этим вполне можно справиться, потому что кольнепереносимость взаимная, то оба стараются максимально ограничить контакты,сделать их по возможности редкими и короткими. Здесь же случай былпринципиально иной. Галине Ивановне очень нравилась майор милиции АнастасияКаменская. Впрочем, ей вообще нравились все люди, которым она может читатьнотации и объяснять, что такое хорошо и что такое плохо, и которые безропотноэто воспринимают. Настя в силу природной интеллигентности и хорошего воспитанияделала вид, что внимательно слушает Галину Ивановну, а та при полном отсутствиикритического взгляда на самое себя принимала все за чистую монету.

– Боже мой, как приятно, что в нашей милиции ещеостались люди, которые понимают, как нужно…

«Если бы нынешняя молодежь была похожа на вас, мы не зналибы множества бед и проблем…»

«Вот о такой жене, как вы, мечтала я для своего сына…»

Настя впивалась ногтями в ладонь, закусывала губу и терпела.Терпела, потому что сразу поняла: никто не расскажет о Леониде Параскевичебольше, чем его родная мать. Такие матери, как Галина Ивановна, отравляют жизньсобственным детям и их семьям, но зато они, случись несчастье, становятсяпоистине незаменимыми для следствия, потому что всю жизнь лезут в дела своихдетей, знают лично всех их знакомых, постоянно подслушивают телефонныеразговоры, и не просто подслушивают, а еще и комментируют их, нимало несмущаясь бестактностью собственного поведения. Они все про всех знают и обовсем имеют абсолютно непререкаемое мнение. Мнением, конечно, можно пренебречь,зато фактуру такие свидетели дают богатую. Если, конечно, у оперативников иследователей хватает терпения и душевных сил подолгу разговаривать с ними. УНасти Каменской терпения было, как говорится, выше крыши, а вот следовательОльшанский, по его собственному признанию, быстро сдавал позиции. Поэтому онуже несколько раз просил Настю приехать к нему в горпрокуратуру иприсутствовать на допросах Галины Ивановны Параскевич.