Тут воображаемый собеседник разразился таким потоком лестных суждений относительно детективных способностей господина Блумквиста, что самому господину Блумквисту они показались даже чуточку чрезмерными.

- Ну, ну, без преувеличений, - мягко сказал он. - Лучший сыщик, который когда-либо существовал на свете?… Это все же несколько преувеличено. Лорд Питер Уимси тоже был не промах!

Калле достал записную книжку. Под рубрикой «Особенно подозрительные обстоятельства» он добавил: «Наносит ночные визиты в развалины замка. Теряет жемчужины».

Очень довольный, он перечитал все свои записи о дяде Эйнаре. Теперь для полноты счастья оставалось только одно: получить отпечаток пальца дяди Эйнара! На это ушло все утро. Он часами болтался вокруг своей жертвы, подставляя ей самым коварным образом маленькую штемпельную подушечку из своей домашней игрушечной типографии. Он надеялся, что дядя Эйнар по рассеянности поместит указательный палец сначала на подушечку, а затем на нужный листок бумаги. Но как ни странно, дядя Эйнар так и не попался в ловушку.

- Видать, продувная он бестия, - фыркнул Калле.

Оставалось одно - усыпить его с помощью хлороформа, а затем попытаться взять отпечаток пальца, пока дядя Эйнар без сознания.

- Валяешься тут, лодырь несчастный, а представление через пятнадцать минут!

Андерс, повиснув на заборе, бросал уничтожающие взгляды на кейфовавшего Калле. Хорошо отдохнувший Калле вскочил. Нелегко быть одновременно и сыщиком, и артистом цирка! Он пролез через дыру в заборе и помчался во всю прыть рядом с Андерсом.

- Хоть кто-нибудь пришел? - задыхаясь, спросил он.

- Спрашиваешь! - ответил Андерс. - Все места заняты. А многие стоят.

- Тогда мы, верно, почти разбогатели?

- Сбор - восемь крон пятьдесят эре, - ответил Андерс. - Вместо того чтобы валяться на зеленой лужайке, как турецкий паша, ты бы лучше сменил Еву Лотту в кассе.

Они ринулись вверх по лестнице на чердак пекарни. Там уже стояла Ева Лотта и смотрела в щелочку между ставнями.

- Битком набито! - сказала она.

Калле подошел к окну и тоже заглянул в щелочку. В саду сидели все ребята из их квартала, а также несколько пришлых чужаков. Кроме того, на самой передней скамейке восседал, словно на троне, дядя Эйнар. Рядом с ним сидели пекарь и фру Лисандер, а на следующей скамейке Калле увидел собственных папу и маму.

- Я так нервничаю, что у меня ноги подкашиваются, - пискнула Ева Лотта. - Будьте готовы к тому, что в акробатическом номере я свалюсь вам прямо на голову. И конь, который развозит хлеб, не в духе, так что опасаюсь худшего, зря я его дрессировала!

- Смотри! Не опозорь нас, - строго сказал Андерс.

- Пора начинать! - нетерпеливо воскликнул дядя Эйнар.

- Полагаю, это решаем мы, - заметил директор цирка.

Но все же надел на голову свой цилиндр (вернее, цилиндр пекаря Лисандера), открыл люк, схватился за веревку и приземлился на арене. Ева Лотта изобразила резкие звуки трубы, а публика доброжелательно зааплодировала. Тем временем Калле прокрался вниз по лестнице, отвязал коня, который развозил хлеб, а теперь стоял, привязанный к дереву. На глазах радостно удивленных зрителей он протащил животное между скамейками. Директор снял цилиндр, учтиво поклонился, затем схватил бич, прислоненный к стене пекарни, и громко щелкнул… И сам он, и публика ожидали, что конь, развозивший хлеб, пустится бодрой рысью вокруг арены. Но у коня был совсем другой настрой. Он только тупо глазел на публику. Директор еще раз ударил бичом и громко, так, чтобы слышала публика, прошептал:

- Ну погоди, глупая скотина!

Тогда конь наклонился и стал поедать жухлую траву, кое-где пробивавшуюся сквозь опилки. С чердака послышалось радостное хихиканье. То хихикала ожидавшая своего выхода «наездница высшего класса вольтижировки», которая никак не могла совладать со своей веселостью. Публика тоже радовалась, особенно дядя Эйнар и мама Евы Лотты. В этот момент в дело вмешался шталмейстер Калле. Взяв коня под уздцы, он провел его прямо к чердачному люку. Схватив веревку, Ева Лотта приготовилась к решающему прыжку вниз, на спину коня. Но тут конь вдруг куда-то заторопился. Он совершил такой прыжок, который сделал бы честь заправскому цирковому скакуну. И когда Ева Лотта съехала вниз, никакой конской спины, куда можно было бы приземлиться, уже не было. Девочка висела в воздухе, беспомощно болтая ногами, до тех пор, пока Андерс и Калле, употребив силу, не приволокли коня назад. Ева Лотта плюхнулась ему на спину. Андерс ударил бичом, и конь, развозивший хлеб, вяло затрусил по арене. Ева Лотта сжимала голыми пятками его бока, чтобы придать коню немного огня, но все напрасно.

- Скотина, - шипела Ева Лотта.

Но, увы, конь не поддавался ни на какие уговоры. Предполагалось, что он будет бешеным аллюром скакать по арене и резвыми прыжками отвлекать внимание публики. А публика-дура и не заметит, как примитивны трюки Евы Лотты. Но теперь, когда конь, развозивший хлеб, отказался внести какой-либо подлинно весомый вклад в цирковое искусство, весь номер - ничего не поделаешь - производил довольно кислое впечатление.

«Сколько же овса я перевела за все годы на этого доходягу», - с горечью думала Ева Лотта.

Между тем, разъярившись вконец, директор ударил бичом перед мордой коня, развозившего хлеб. И конь от ужаса встал на дыбы. Это придало крайне драматичную концовку всему номеру и значительно скрасило общее впечатление.

- Ну, если и акробатический номер провалится, - сказал Андерс, когда артисты снова поднялись на чердак пекарни, - то нам придется вернуть деньги за билеты. Цирковой конь, который останавливается, чтобы пощипать травку, - это просто неприлично! Не хватает только, чтобы Ева Лотта начала лопать булочки во время акробатического номера!

Но Ева Лотта не стала этого делать, и трех desperados ожидал колоссальный успех. Дядя Эйнар отломил ветку белой сирени и с глубоким поклоном преподнес ее Еве Лотте. Остальная часть программы прошла на менее высоком уровне, но номер клоуна произвел сильное впечатление, и песенка Евы Лотты тоже. Вообще-то ведь песенки в цирке не распевают, но надо было чем-то заполнить программу. И Ева Лотта сама сочинила ее. Речь в песенке в основном шла о дяде Эйнаре.

- Но, Ева Лотта, - сказала ей мама, когда девочка кончила петь, - нельзя быть такой язвой, когда речь идет о старших.

- Когда речь идет о дяде Эйнаре - можно, - возразила Ева Лотта.

Когда представление окончилось, фру Лисандер пригласила всю труппу и гостей в беседку на чашку кофе. Бакалейщик Блумквист и пекарь Лисандер частенько сиживали по вечерам в этой беседке, рассуждая о политике. Иногда они рассказывали разные истории, и тогда Ева Лотта, Калле и Андерс тоже присаживались на скамейку и слушали.

- Неужели сегодня на всех чашках ручки целы? - удивился пекарь. - Должно быть, настал конец света! Что с тобой, милая Миа? - спросил он, бросив ласковый взгляд на жену. - Наверно, у тебя сегодня было столько дел, что ты не успела отломать хотя бы несколько ручек?