Я закатила глаза. Но она была права.

– Потому что если кто-то и знает, как о тебе позаботиться, то только я. Он понятия не имеет, на что я готова ради тебя. Ни малейшего понятия.

Это было правдой. И в то же время нет. Это было правдой, потому что мне этого хотелось, потому что я сделала так, повесив в рамку на стене своего сознания, где хранились мои напоминания о разных вещах – о том, что я знала о Руби, о том, что знала о себе. Все висело на одной и той же стене. Но это не было правдой, потому что я была здесь. Она позволила остаться мне в Пенсильвании, и ей потребовалось два года, чтобы приехать за мной.

– Если он говорит, что я не могу поехать, значит, я не могу, – говорила я ей. – Ему достаточно происшествия с Лондон.

Ну вот, я произнесла ее имя – и клянусь, Руби сидела и непонимающе смотрела на меня, как я сама несколько минут назад, когда она упомянула «Свит-Сью». Сестра просто сидела и смотрела на меня.

– Лондон, – напомнила я ей.

Ничего. Руби смотрела на меня так пристально, как будто пыталась передать в мою голову шумовые помехи – но я прекрасно соображала и слышала.

Я попробовала снова:

– Ну, то, что случилось… с Лондон?

Сестра моргнула, отвела глаза и произнесла:

– А, точно. Это.

– Именно поэтому он не хочет, чтобы я жила с тобой. Даже только летом.

– Пф, с тобой такое никогда бы не произошло. Сколько можно повторять, я бы этого не допустила!

Я отвернулась от нее, каким-то образом мне удалось это сделать на узкой кровати, втиснутой в пространство над рулем, такой маленькой, что четыре наши ноги с нее свешивались. Но Руби не позволила мне сидеть отвернувшись, ей нужно было смотреть мне в лицо. Она хотела, чтобы я смотрела на нее, на ее рот, когда она говорит. Сестра взобралась на меня, перекатилась вместе со мной, сделала какие-то быстрые движения из джиу-джитсу, и я оказалась в ее крепком захвате – локоть к локтю, одна ее голая нога держала меня за шею, – и потом спокойно, почти даже не запыхавшись, Руби сказала:

– Я бы. Не допустила. Чтобы с тобой. Произошло то же самое.

Она скатилась с меня. Этого хватило, чтобы мне сразу захотелось ее вернуть.

– Я хочу поехать домой с тобой, – сказала я, и эти слова стали правдой, стоило мне произнести их. Я делала не все, что хотелось ей, далеко не все. Но этого я хотела. И повторила: – Хочу.

– Я знаю, – сказала она.

– Тогда едем.

– Не сегодня. Но тебе придется сбежать. Сразу после экзаменов. В любой момент, когда будешь готова, когда они не будут следить за тобой – вот когда ты уедешь.

– И как?

– Не знаю. Угонишь воздушный шар? – пошутила она.

У Руби была слабость к высоте – подняться ввысь и смотреть оттуда вниз. Ей нравилось представлять себе, как она взлетает в небо все выше и выше, так высоко, что ей становится нужен телескоп, чтобы увидеть землю.

Но, несмотря на эту слабость, она никогда не летала на самолете. И в нашем городке не было высоток, а соответственно, и окон, из которых ей можно было свеситься, чтобы посчитать точки машин и людей там, внизу. И уж тем более она не стала бы взбираться на одну из наших многочисленных высоченных и тонких сосен, ибо это сложно проделать, когда постоянно ходишь в платье.

Самым высоким местом, где доводилось бывать Руби, была гора Оверлук, с вершины которой, с высоты птичьего полета, открывался вид на наш городок, но не более того, поскольку дальше вид закрывали деревья. Как-то раз ей захотелось взять в аренду воздушный шар, чтобы проверить облака над нашим городом, хотя я и пыталась убедить ее (спасибо урокам естествознания), что она не сможет проткнуть в них дырки, словно в пончиках, как надеялась. Она ответила, что просто хочет следить за всеми из облаков и стрелять в них струями дождя, когда они плохо себя ведут.

Помню, как я говорила ей, что мы могли бы отправиться куда угодно. Если бы воздушный шар оказался в нашем распоряжении на целый день, даже представить страшно, докуда бы мы долетели. Возможно, мы добрались бы до океана, а может, мы полетели бы в какой-нибудь северный штат, типа Мэна, и наблюдали бы за облаками над ним.

Но Руби не нравилось путешествовать далеко: сестра говорила, ей нужно видеть дом. Ей нужно быть рядом, просто на всякий случай.

Она так была в этом убеждена, что для меня оказалось настоящим шоком увидеть ее здесь, в Пенсильвании, решившую освободиться от пут, привязывавших ее к дому в другом штате. Так что вполне понятно, почему ей так хотелось побыстрее вернуться. Со мной.

– Будь серьезной, – сказала я ей. – Пожалуйста.

– Ладно, – ответила сестра. Она в последний раз подняла глаза вверх, и я проследила за ее взглядом, как будто мы могли посмотреть ввысь вместе – и найти способ убраться отсюда, но над нашими головами был пластмассовый обезображенный потолок автофургона, а сам он стоял на шлакоблоках, а не на колесах.

Руби снова посмотрела на меня, и на ее губах появилась улыбка.

– Забудь про шар, – сказала она. – Знаешь… ты всегда можешь поехать на автобусе.

– Автобусе? А во сколько обойдется билет?

Руби улыбнулась еще шире.

– Об этом не волнуйся. Помнишь, «Трэйлвэйз» останавливаются прямо на Грин?

Может, она и потеряла былую власть над всеми, кто оказывался рядом с ней, может, Руби, которую я помнила, была не той Руби, что сидела сейчас здесь со мной, но ее влияние на меня еще не ослабло. Я собиралась вернуться. На воздушном шаре, или на автобусе, или автостопом, но приехать к ней.

Тогда я не знала, что она ничего не потеряла. Ни меня, и уж точно не свои способности. Дело было лишь в физическом расстоянии. Чем дальше уезжала она от голубых гор, от зеленых деревьев, тем меньше в ней оставалось ее. Здесь она не могла ничего поделать, как бы сильно ни хотела.

Но дома всё было совершенно иначе.

И вечером нам не удалось убедить моего папу, а мачеха – на самом деле нам было плевать на это – поддержала его. Услышав его окончательное решение, Руби больше не стала заходить в дом. Но и не уехала. Сказала, что поедет, только когда будет готова – как это понравится моему отцу?

После этого мы с Руби отправились в «Вэнди», потом в «Ки-Эф-Си», потому что рядом с Восьмидесятым шоссе в Пенсильвании выбор не ахти, а потом вернулись в мой фургон, чтобы допить молочные коктейли – мы обе заказали шоколадный – и кормили друг друга с ложки картофельным пюре, решив, что оно достаточно жидкое, чтобы соответствовать диете Руби. Мы провели ночь в фургоне, настежь распахнув защитные сетки, прислушиваясь к писку комаров, которые сменили пчел, как только стемнело, а наутро она исчезла, оставив после себя вмятину на простыне и длинный волос. Как будто все это было лишь сном.

Я бы не поверила, что она действительно приезжала, если бы не получила вот это сообщение: