Шрифт:
Интервал:
Закладка:
посмотри у себя под подушкой хо
И под моей подушкой, как раньше, когда она вытаскивала оттуда мой зуб и клала на его место подарок, оказалось, пожалуй, все, что нашлось у нее в сумке: шесть двадцаток, две пятерки, одиннадцать бумажек по доллару, семь четвертаков, десять монет по десять центов, одна – в пять, двадцать семь пенни, итого сто сорок четыре доллара и семь центов. Не хватит, чтобы взять в аренду воздушный шар, но для покупки билета на автобус до дома более чем достаточно.
Я хотела сбежать, не прощаясь. Перепрыгнуть через все вечерние часы, через целых три недели.
Время гнало вперед, маня меня к Руби, но все равно недостаточно быстро. Дома у отца казалось, будто она и вовсе не приезжала. Туманное видение в ботинках и комбинации с пятном от джема, выпившее мой сок. Лишь пачка наличных в моем кармане напоминала о том, что она по-настоящему была здесь.
Я хотела, чтобы школа скорее закончилась и мне можно было уехать. Пропустить экзамен по математике, по естествознанию и все эти подсчеты, кто сколько присядет и сколько подтянется на физкультуре.
И уж точно я хотела пропустить ссору на кухне по поводу моих оценок после того, как мои сводные брат и сестра постучали в дверь автофургона и спросили, почему не хочу поужинать в доме. И тот момент, когда Джаред наконец позвонил бы или не позвонил, а мне, словно я сделалась Руби, было бы все равно в любом случае.
Я бы пропустила последнюю ночь в своем фургоне, возвышающемся на шлакоблоках, потому что не могла заснуть. Пропустила бы то, как на следующее утро тайком перелезла через забор.
Пропустила бы самую долгую в моей жизни поездку на автобусе… пожалуйста!
Пропустила бы все свои размышления о Лондон, по крайней мере, постаралась бы.
Я бы все это пропустила, если бы смогла.
Куда легче было не думать о моей матери, потому что в те дни она ночевала бог знает где, да у меня и не было желания звонить ей и сообщать, что я возвращаюсь домой.
Я прибыла в Портовое управление города Нью-Йорка, чтобы пересесть на другой автобус. А значит, до встречи с Руби оставалось меньше трех часов.
Я хотела бы пропустить и эту пересадку. Никогда не видеть женщину, которая мылась в раковине. Пропустить те несколько часов, проведенных на нижнем уровне автовокзала, и никогда не встречать продавца кренделей, который пытался полапать меня. Хоть он и дал мне бесплатный крендель, когда я пригрозила закричать.
Чтобы покинуть город, пришлось ехать через тоннель Линкольна, пересекающий реку Гудзон. И я бы пропустила свой страх оказаться заточенной в этом тоннеле и облегчение, которое испытала, увидев свет в его конце.
Вообще пропустила бы весь Нью-Джерси.
Скоростную магистраль штата Нью-Йорк ночью, хотя именно в это время там лучше всего.
Знакомый поворот на Девятнадцатый съезд.
Круговой перекресток, где Руби однажды остановил коп, но она убедила его не обыскивать ее, а потом, когда он отпустил нас, смеялась, как ненормальная.
Мы приближались.
Автобус повернул на первое шоссе, ведущее к нашему городку, и проехал мимо того места, где у Руби спустило колесо, остановилось три машины и три парня предложили ей поменять его, но в итоге они наблюдали, как она меняла колесо сама, а потом – как уехала прочь. Автобус повернул на второе шоссе, где Руби предпочитала игнорировать все знаки ограничения скорости и иногда, когда в пределах видимости не было фур, давила на педаль газа и неслась по дороге с выключенными фарами, управляя рулем лишь кончиками пальцев.
Автобус повернул налево к городку.
Мы проезжали мимо тату-салона, где Руби проколола себе бровь, потом решила, что не хочет ходить с проколотой бровью, и проколола нос, а потом решила, что лучше всего обойтись вообще без пирсинга, и перестала носить сережки даже в ушах.
Вот показался «Камби», работающий круглыми сутками, без выходных. Но какой смысл просить водителя остановиться здесь? Машины Руби там все равно не было.
Затем появились ряды витрин, закрытые ставнями и темные – Руби могла войти в любой из этих магазинчиков и выйти с какой-нибудь вещью, которую ей захотелось, вроде как купленной в рассрочку, но для нее это означало забрать вещь и никогда не заплатить за нее.
Вскоре автобус остановился на Виллидж-Грин, в центре городка, в котором я родилась и в котором по-прежнему жила Руби. Двери автобуса открылись, я спустилась по ступенькам с сумками в руках, а потом достала свой чемодан. Двери автобуса закрылись, я осталась на Грин со своим багажом у ног. Автобус уехал.
Стояла субботняя ночь, самый конец июня, и здесь не было ни души.
Я написала Руби:
угадай, где я
Молчание.
Я решила написать Руби ответ сама:
я здесь
едва пережила поездку на автобусе
у водителя была очень маленькая голова. интересно, как ему удается следить за дорогой
из-за него мы съехали с моста
Потом подождала еще и решила попытаться еще раз.
про мост была шутка. ты еще живешь рядом с Мельничным ручьем?
мне идти туда? или заберешь меня???
Но мой телефон молчал. Ни сигнала, ни вибрации.
Когда-то давно у нашей матери была каморка за WDST, местной радиостанцией, но Руби говорила, что классический рок, который все время ставили диджеи, вызывал у нее уныние и тоску, а в отдельных случаях даже вгонял ее в сон, несмотря на то что она стояла – а это было ужасно опасно, как в тот раз, когда ей нужно было забрать почту у края тротуара и снова заиграла Stairway to Heaven. Поэтому Руби решила арендовать себе жилье в противоположном конце городка, рядом с ручьем – ну, и еще потому, что она не переносила нашу мать. Во всех школьных документах было указано, что я живу с мамой, но на самом деле все мои вещи были у Руби. Раньше точно.
Меблированные комнаты в «Миллстрим Апартментс» находились недалеко от Грин, но у меня были сумки и чемодан, да еще этот холм впереди.
Вот я и ждала, когда Руби приедет за мной. Она должна была приехать. Она знала, что сегодня та самая ночь. К тому же мое возвращение домой было ее идеей.
Я сидела на центральной скамейке, в самом сердце ромба, образовывавшего Грин, и осматривалась: деревья, тротуар, это место было просто пропитано воспоминаниями о Руби, словно она оставила повсюду отпечатки своих запачканных в машинном масле ладоней и прошлась по лужайке и лавкам в грязных ботинках.
Только вот сегодня здесь было очень тихо. Мне никогда не доводилось видеть Грин пустым, особенно в теплую погоду, ни разу в жизни. Летними ночами кто-то все равно тут ошивался: какой-нибудь местный житель, еле перебиравший ногами и находившийся в том состоянии, в котором лучше не садиться за руль; какой-нибудь турист в разноцветной одежде, который приковылял сюда из бара «Бернинг Мэн», чтобы свалиться в наши кусты; ребята из католической старшей школы соседнего городка, которых мы никогда не приглашали на наши вечеринки, но которые все равно с надеждой заявлялись сюда; или парень по имени Дов-Из-Ниоткуда, который жил где-то в окрестных лесах, но никто не знал, где именно. Он заботился о городских бродячих псах, собирал палки, которые можно было использовать как трости, и всегда давал верный прогноз насчет дождя. А еще он иногда начинал вдруг лаять и бросать свои палки в машины, поэтому, столкнувшись с ним ночью, лучше было быть поосторожнее.