– У них всех глаза золотые, – не к месту заметил он.

– Мы должны их собрать… Куда они уходят? – рассеянно спросил Винсент.

В этот момент он походил на короля, от которого разбредаются подданные. Что он вообще собирался с ними делать? Выстроить в линию и вывести гуськом из тюрьмы под звуки победоносного марша?

Крик из глубины нарастал. Он звучал как сирена, и в нем можно было различить столько смыслов: призыв о помощи, ярость, проклятие, одиночество и нечеловеческое отчаяние…

Уши Винсента кровоточили тоже. А Нико вдруг понял, что постепенно привыкает к этому крику: он перестал терзать уши и зазвучал уже внутри него.

Пока они медлили, позади возникла женщина. В ней не было ничего особенного. Только белый халат безошибочно выдавал принадлежность к медицинскому персоналу тюрьмы. Ее приближение они услышали поздно.

– Вот вы мне работы задали, засранцы, – сказала она с ощутимой злостью.

Дуло пистолета было направлено прямо на Винсента.

Раздался выстрел, и в его взгляде мелькнуло удивление. Он перестал выглядеть злым и властным, черты лица мгновенно разгладились, и он упал на пол.

Нико попятился. Женщина перевела дуло на него.

– Мы передали снимки нашим друзьям, они опубликуют их в Интернете! – дрожащим голосом сказал он. – И мы снимаем все на камеру. Все сейчас транслируется нашим сообщникам…

Он врал: связи не было с тех пор, как только они оказались внизу…

Без лишних слов женщина нажала на курок, но произошло что-то странное. Нечто накинулось на него золотистой вуалью, и картина перед глазами неестественно исказилась. Он не почувствовал боли. Его словно укутали в теплый кокон.

– Потягаться со мной вздумали, твари? – крикнула женщина.

С кем она говорила?

Ноги развернули его и сами понесли в темноту коридора на крики неизвестного мученика. Перед глазами возникло хитроватое и веселое лицо того первого карлика. Оно множилось и вело его дальше, вглубь…

– Отодвинь плиту и ползи, – раздался в ушах его вкрадчивый голос. – У тебя будет счастливая жизнь, если не будешь оглядываться.

Нико обнаружил, что стоит в конце коридора. Туман вокруг пропал, а он сам остался целым и невредимым. Пуля его миновала.

Напротив была последняя камера, дверь которой покрывал витиеватый узор из красных символов. Поверхность изрисовали так плотно, что некоторые знаки сливались в пятна.

В начертаниях читалась какая-то истерия.

Зарисуй, зарисуй все, чтобы оно не выбралось.

Кричали оттуда. Но гадать не было времени. Нико коснулся стен, покрытых крупной плиткой, и руки сами поняли, какую следовало сдвинуть, словно их кто-то мягко направил.

За плитой обнаружился туннель с лестницей. Быстро спустившись вниз, он пополз по узкому земляному лазу. Позади слышался скрежет задвигающейся плиты, в который вплелся чей-то звенящий смех. Отголоски недавнего кошмара затихали.

Нико двигался во тьме, не зная направления, и думал о Винсенте. По лицу бежали злые слезы.

– Они заплатят, – повторял он себе. – Мы всем расскажем! Всем! Всем!

Он ни разу не оглянулся – это было под запретом – и вышел в лесу, около тех же двух сосен. Нико быстро переоделся в гражданское, а форму забрал с собой. Они – «Невидимая армия» и следов не оставляют.

– Древние скандинавы верили, что если в полночь встать на перекрестке, то к тебе слетятся духи всех умерших родственников и расскажут тебе твою судьбу…

Девочка с интересом уставилась на перекресток, который виднелся как раз около их дома. Он был пуст.

– Мам, а я тогда пойду, проверю сегодня ночью?

– Рут, это бабушкины сказки. И ночью ты никуда не выйдешь!

– Ну ма-а-ам!

* * *

Как же здесь темно. Темнее, чем в зимние ночи. Темнее, чем на обратной стороне Луны.

Рут не знала, что происходило со временем. Оно отсутствовало в этом месте. Было только состояние долгого путешествия, паломничества в никуда. Ее жизнь выгорала и растворялась. Осталось только что-то… вроде ее истинной сущности.

Она едва видела свои босые ноги, перебирающие по чему-то темному и бесформенному. Но это определенно был путь.

«Так вот что бывает после смерти, – хотелось сказать ей неизвестно кому. – Ничего. Тут ничего нет».

Ты одна, Рут. Теперь ты по-настоящему одна.

Где-то там, в мире, который она знала, ее тело увозили в морг. Где-то там ее кровь впиталась в асфальт. Единственное свидетельство прерванной жизни…

Если бы она могла заплакать… Но и слез не было. В этом огромном безжизненном пространстве отдавались только чье-то эхо и перезвон далеких голосов.

Куда ты бредешь, Рут? Думаешь, впереди рай? Или, быть может, ты ищешь ад? Ты еще не поняла, что это все, что есть?

Столетия прошли или же одна секунда?… Мерещились смутные образы: лики во тьме, тянущиеся руки без тел… Но это как ехать в поезде, который не останавливается ни на одной станции. Лица растворялись, а руки бессильно опускались, так и не поймав ее.

Смерть оказалась путешествием в никуда. У смерти нет назначения.

Во что она верила? В бога? В дьявола? Или в реинкарнацию? Этот сумбур мыслей и образов вокруг… Сквозь них пробивалась ее слабая, за что-то цепляющаяся душа.

Во что ты верила, Рут? Что ты ожидала увидеть?

Что-то… знакомое.

Но этот мрак она не знала и такой смерти не желала. А ступни все перебирали по пустоте, нащупывая свою невидимую тропу.

Почему она идет? Почему еще осознает себя?

Не выдержав пытки собственными вопросами, она издала пронзительный крик. Голос – единственное, что осталось с ней. В ответ вторило многоголосое эхо таких же заблудших душ.

А может, никого тут и нет и она слышит только себя.

Как же вернуться?

Милая, нет пути назад. Ты что, не поняла? Ты умерла.

Охватило отчаяние, которое все еще было очень человечным… Последнее, что осталось в ней от Рут. Вместе с ним медленно начинало собираться намерение, и остатки воли стягивали вместе уцелевшие куски ее личности.

Не так все должно быть: лучше, иначе.