«Я не могу брести здесь вечно. Кто-то ошибся».

Проблески во мраке распылились, и снова накатила вечная ночь, непроглядная, обволакивающая. Рут перестала видеть свои ноги.

«Мне нужно найти лазейку. Пусть она ведет назад или вперед, но я хочу найти смысл в этой пустоте, открыть в этой тьме хоть одну истину…»

Вдруг мрак стал наполняться слабым светом, проступающим как тусклые мазки краски. Чья-то кисть наносила мир вокруг нее, но этой реальности она не знала. Босые ступни уже брели по золотой пыли… Ощущения живой земли не было, но это определенно был какой-то новый путь. У него имелась форма и текстура. Пространство вокруг становилось реальным.

Рут прибавила шагу.

Неожиданно послышались еще чьи-то шаги, следующие в своем размеренном ритме. Шаги, не крики! Все вокруг обретало контуры, как и она сама. Вот ее руки и волосы, стекающие по плечам. На ней те же юбка и блузка, что она надела в день своей смерти.

Рут побежала, и к ней окончательно вернулось чувство себя. Что бы тут ни было, это верное направление.

Впереди начали проступать очертания чьей-то фигуры: спутанные длинные волосы и ссутулившиеся плечи, руки в карманах, а на ногах – высокие тяжелые ботинки. Другой человек в этом лабиринте тоски… И если так выглядит истина, то нужно догнать ее во что бы то ни стало.

До нее доносилось собственное хриплое дыхание, а значит, она и в самом деле оживала.

И вот они поравнялись. Ее рука мягко коснулась его локтя, и человек заторможенно повернул голову, словно сначала ему надо было вынырнуть из глубин самого себя.

Сквозь нее уставились светло-зеленые глаза. Уголки его губ были устало опущены. Молодой мужчина выглядел изморенным и равнодушным, выгорая прямо перед ней.

– Куда ты идешь? – спросила она, едва различая свой голос.

Но ее прекрасно слышали.

– А что, здесь есть куда идти?

Вопрос был в точку.

– Думаю, да.

– И куда идешь ты? – остывшим голосом спросил мужчина.

– Мне надо вернуться. Произошла ошибка: я не должна была умереть.

– Неужели нет никого в этой дурацкой загробной жизни, кто о тебе позаботится и объяснит, что делать? – сквозь эхо ехидства в нем появилось подобие жизни.

Рут замедлила шаг, и ее спутник – тоже. Мимо них тем временем проплывали смутные силуэты… Дома? Горы? Леса? Все здесь существовало, пока они задерживались в этой точке. Рут провожала эти пятна встревоженным взглядом, не чувствуя себя уверенно, хотя уже обрела свое тело.

– Нет… боюсь, что нет. Я, по крайней мере, никого не нашла.

– Тогда чем это место отличается от того, откуда мы пришли? – невесело хмыкнул этот тип.

Он был странным. Его ничто здесь не удивляло и не пугало. Шаг был уверенным и спокойным, как и он сам, но что-то в нем казалось надломленным.

– Ничем в таком случае… – эхом отозвалась Рут, глядя вперед. – Но я не хочу тут быть.

– Тогда делай что хочешь. Видишь: ты – сама себе хозяйка. Что, грустно узнавать такую правду? Люди так стремятся распоряжаться собственной судьбой. – И он позволил себе очередную мрачную усмешку. – Но при этом всегда ищут, на кого свалить ответственность. И вот мы умираем, и выясняется, что и тут никого нет. Только какие-то жуткие тропинки и тоска. И мы впадаем в панику, а знаешь, почему? Ничто так не отдает одиночеством, как решать самому, что делать.

Он умел говорить с пророческой проникновенностью. Это было в его словах: не правда, но… верное понимание. Рут всматривалась в его усталые черты и чувствовала, что эта одинокая душа, которая еще себя не потеряла, чем-то ей близка.

– Как ты умер? – спросила она, оглядываясь вокруг.

– Меня застрелили. Может, правильно сделали. А ты?

– А меня сбила машина. Но этого не должно было случиться.

– Откуда такая уверенность?

– Я так чувствую.

– Сильный аргумент.

Реплики ударялись друг о друга, но что-то в их шествии и интонациях перекликалось. Они были как две тени… чего-то одного.

– Что ты хочешь сделать сейчас?… Кстати, как тебя звали?

– Рут…

– Так что ты хочешь сделать сейчас, Рут?

– Мне надо вернуться. Я видела все, но тут нет ничего из того, что людям обещали после смерти.

– Правильно. Ты же ни во что не верила. Все религии строятся на жутких торгашеских принципах: ты – мне, я – тебе.

– Значит, я тем более не хочу тут оставаться, – помотала она головой.

– Ты наивна, Рут. Возможно, тебе стоит умереть дважды, чтобы ты поняла, что тебя никто не спрашивает.

Из его груди донесся рассеянный смех, множившийся в этой пустоте. Рут снова перевела на него пытливый взгляд. Странный человек. Будто понимает все – но от его слов несет едким разочарованием.

– А ты откуда все знаешь?

– Я просто… знаю. Знание – это антипод веры. Те, кто знает, никуда не попадают.

– Я в своей жизни ни черта не знала. Но мы с тобой, судя по всему, сейчас в одной лодке. И лучше бы нам куда-то прийти. Как твое имя?

– Меня звали Винсент. Я просто иду. Не хочу куда-то приходить. Я устал.

От последней реплики рассеялось многоголосое эхо, которое ушло в темноту. Под их ногами крошилось золото, и ноги увязали в этой пыли…

– Разве не было ничего, ради чего ты жил?

– Не помню.

«Не помню. Не помню. Не помню», – повторил ветер.

Они замолчали. Винсент погрустнел и погрузился в себя еще глубже, а Рут уставилась на него с легкой тревогой. Что-то с ним было не так. Он будто… выпадал из всего, из любого потока.

Его дорога вела в никуда.

И почему-то ей захотелось ему помочь. Нельзя оставлять его в таком состоянии. Пусть в этом тогда будет смысл, который вложит она.

Девушка замерла и взяла его за руку.

– Эй, посмотри на меня. Ну посмотри же.

Он тяжело поднял бледные веки, и ее снова обожгла зелень его глаз – единственное, что имело цвет в этом монохромном мире. Винсент погружался в какой-то транс.

– Ничто не потеряно, раз мы еще ощущаем себя. Это просто… скверные дороги вокруг. Но мы пройдем их как-нибудь.

Он ухмыльнулся, оставаясь при этом безжизненным.

– Иди дальше, Рут. Мы просто пересеклись.

– А ты?

Вдруг ее кожа стала теплеть. Она снова ощущала течение крови по венам, а он оставался холоден и призрачен, как и все вокруг. Винсент улыбнулся ей сквозь сонную вуаль и сказал:

– Ты симпатичная, Рут… и чудна́я. Я же вижу, что ты была пуста, так же как и я. В жизни не видела смысла, поэтому и оказалась нигде после смерти. Но ты меняешься на глазах, знаешь это?