заняло пассивную позицию в отношении японской агрессии. К 28 января 1932 года, когда японский морской десант высадился в Шанхае и атаковал китайский гарнизон, отец отправился в Марсель, чтобы сесть на пароход, отбывавший в Китай.

Те три года, проведенные в Париже, отец будет вспоминать как лучшее время в своей жизни: никогда больше у него не будет таких свобод и досуга. Он уже не был мальчишкой из захолустья, который писал пейзажи на берегу озера Сиху, — он стал молодым мужчиной, имевшим собственное мнение, и достаточно уверенным, чтобы его высказывать. Духовная пища и представления об идеалах, полученные им во Франции, помогут ему продержаться в предстоящие смутные времена.

Дед наверняка был горько разочарован, когда в 1932 году отец вернулся в Фаньтяньцзян без диплома и каких-либо иных свидетельств успеха. Другие родственники смотрели на него с любопытством, не зная, что и подумать. Почти все время он проводил в отцовском доме, хмуро перебирая книги в шкафах. Иногда он развлекал младших братьев и сестер рассказами о жизни во Франции или, изготовив из грубого картона фишки для игры в го, обучал их этой игре. Деревня представлялась ему стоячим прудом, и, что бы ни происходило в мире, на его поверхности не появлялось ни малейших признаков ряби. Дом теперь казался ему еще более чужим, чем раньше.

В мае 1932 года отец снова уехал в Шанхай. В первые десятилетия XX века Британия, Франция и другие страны учредили там иностранные концессии, а с ними пришли и западные банки, газеты, основанные миссионерами университеты и прочие атрибуты современной цивилизации: ипподром, кинотеатры, автомобили, уличные фонари, универсамы, пожарные станции, унитазы, не говоря уже о барах, танцевальных залах, ночных клубах и даже конкурсах красоты. В то время Шанхай рос быстрее любого другого города Восточной Азии, и разнообразие колледжей, книжных магазинов и издательств влекло туда образованную молодежь вроде моего отца.

В Шанхае у отца появился новый друг по имени Цзян Фэн — парень его возраста из рабочей семьи, невысокий, но с сильным и твердым характером. Склонный к самоанализу Цзян Фэн тяготел к искусству, он принимал участие в различных профсоюзных мероприятиях и изображал бастующих рабочих с помощью ксилографии.

Отец вместе с четырьмя другими молодыми художниками жил в шумной коммуналке, расположенной в небольшом двухэтажном здании на рю Порт-де-Люэст. Цзян Фэн ввел его в Лигу левых художников, и вскоре они учредили художественный клуб «Весенняя земля» в качестве базы для мероприятий Лиги. Отец составил манифест, в котором, в частности, говорилось: «Как и другие формы культуры, искусство развивается на фоне веяний времени, так что современное искусство неизбежно следует новым путем и служит новому обществу. Искусство должно постоянно двигаться вперед, выполняя свою роль в образовании и организации масс». Отец стал разделять революционные взгляды, согласно которым культура расценивалась как средство подкрепления теории и идеологии в наглядных формах выражения.

Двенадцатого июля 1932 года, когда художественный клуб «Весенняя земля» проводил урок эсперанто (искусственного языка, популярного в прогрессивных кругах того времени), вдруг нагрянули агенты сыскной полиции из полицейского формирования Французской концессии. Когда они вошли, отец сидел на потрепанном старом диване. Полицейский повернулся к нему и спросил по-французски: «Вы коммунист?» «Что вы имеете в виду под „коммунистом“?» — наивно отреагировал отец. Он тогда не состоял в партии, хотя — втайне от него — многие его друзья уже вступили в нее. «Не трать на него время!» — рявкнул инспектор. Затем он рывком открыл деревянный сундук и вытащил из него плакат с Чан Кайши: глава китайского государства распластался на земле и лизал армейские сапоги, что символизировало японский милитаризм. «Это что такое?» — спросил инспектор. «Это протест против империализма! — ответил мой отец на французском. — Во Франции ведь наверняка такое разрешено? Разве Анри Барбюс и Ромен Роллан не выступают против империализма?»

На другом плакате изображалась колонна рабочих, выходящих с фабрики с красными флагами в знак протеста. «А это тогда что?» — торжествующе вскрикнул инспектор и дал отцу пощечину. Арестовали двенадцать человек, в том числе его и Цзян Фэна. В комнате отца они изъяли собрание сочинений Ленина, экземпляры французской коммунистической газеты L'Humanité и несколько книг, привезенных из Франции.

На том основании, что отец преступил китайский закон, «нарушая общественный порядок своим участием в деятельности Коммунистической партии», ему предъявили обвинение и направили дело в Верховный суд провинции Цзянсу, где оно было рассмотрено в тот же день. Вещественными доказательствами служили найденные в его комнате предметы и документы Лиги левых художников, в том числе конституция, список членов и протоколы собраний, а также плакаты и прочие агитационные материалы. Суд постановил, что художественный клуб «Весенняя земля» — орган Лиги левых художников, ставивший своей целью «нанести вред республике» — расплывчатое обвинение, напоминающее политическое преступление «подстрекательство к подрыву государственной власти», в котором в следующем веке обвинят уже меня.

В зале суда ведущий процесс пожилой судья сидел в центре, а по бокам — еще двое. На вопрос, является ли отец лидером Коммунистической партии, тот ответил отрицательно. Когда спросили, чем он занимается, он сказал, что рисует скетчи. Председатель суда не знал, что это означает, и посмотрел на своих коллег, которые тоже выглядели озадаченными.

Через три дня после ареста отца моя тетя Цзян Сихуа поспешила из Шанхая в Цзиньхуа, чтобы взять у деда денег на адвоката. Но к моменту ее возвращения дело было на последней стадии рассмотрения и судья собирался оглашать приговор. Когда отцу сказали, что его приговаривают к шести годам лишения свободы, он рассмеялся. Он и подумать не мог, что проведет следующие несколько лет в тюрьме. Из всех, кого арестовали вместе с ним, он получил самый суровый приговор, вероятно, из-за его дерзкого поведения.

Тюрьму во Второй зоне Шанхая, расположенную по адресу рю Массне, 285, называли тюрьмой Массне. Там содержалось около трех тысяч заключенных, в том числе политические активисты. В камере, помимо отца, было еще двадцать человек. По ночам коек хватало лишь половине из них, а остальным приходилось спать на цементном полу. Ведро с нечистотами выносили только раз в день, поэтому в камере воняло мочой и фекалиями. Совсем скоро отец слег с тяжелой лихорадкой, и ему диагностировали туберкулез. Его перевели на карантин в изолятор, но лекарств не хватало, и ему становилось все хуже. К счастью, его друг Ли Южань, который уже вернулся из Франции, сумел передать лекарство контрабандой и подкупить