«Новая методология», о которой я только что упоминал, усматривает сущностную и универсальную динамику фаз развития любого процесса: крайние его точки (первая и четвертая фазы) характеризуются одним и тем же базовым феноменом (в последней фазе мы, впрочем, видим этот феномен преображенным, вышедшим, так сказать, на новый уровень – за счет того, что он вобрал в себя функцию рассматриваемого нами процесса развития), а две промежуточные фазы, находящиеся по центру (вторая и третья), представляют собой некую трансформацию самой этой функции, примененной к феномену. В рассматриваемом нами случае, то есть применительно к становлению нынешней финансовой системы, сущностным феноменом процесса является ценность (оборачиваемая, обретающая стоимость и т. д.), а функцией, и это, возможно, главное, что необходимо понять, – время. Появление, развитие представлений человечества о времени (пусть это и звучит странно) и есть эта функция по отношению к феномену ценности.

Функция времени долго набирала силу. Трудно представить, но привычные нам наручные часы вошли в моду только в начале прошлого века, а первые попытки синхронизации времени на разных территориях были продиктованы появлением железных дорог (середина XIX века) и телеграфа (это уже конец XIX века). То есть это даже не вопрос «истории» как науки (ее новый общественный статус – лишь маркер происходящих с нами изменений) – само время, как осознанный феномен, поступательно овладевало нашей жизнью – в том числе и экономической. Человечество в своем развитии, подобно взрослеющему ребенку, училось думать о времени, разворачивать его, и эта функция с неизбежностью стала менять природу того, что является для человека ценностью. Всякая ценность существует здесь и сейчас, эта же ценность завтра – это уже нечто другое (вполне возможно, что она и не будет обладать больше ценностью, а возможно, наоборот – обретет ее, как картины Ван Гога). То есть появление функции времени в системе оценки феномена ценности меняет саму природу этой ценности. Вкусное рагу – несомненная ценность, но если вы посмотрите на него через призму функции времени, то станет понятно, что оно останется ценностью завтра, только убранное в холодильник, а через неделю – если сейчас его законсервировать. Иными словами, ценность во времени требует других ценностей (холодильников, консервных банок или маркетинга, как в случае Ван Гога), которые помогут ей сохраниться, а возможно, и приумножиться.

Мы подошли к главному вопросу: как функция (время) меняет феномен (ценность), которую она «развивает» (модифицирует), будучи к нему примененной? Давайте выстроим в цепочку четыре «капитала», которые характеризуют сущность каждого из четырех этапов (фаз) процесса формирования финансово-экономической системы: товар («Капитал 0.0») – деньги («Капитал 1.0») – доверие («Капитал 2.0») – ресурс («Капитал 3.0»).

Когда мы говорим о «товаре» применительно к «Капиталу 0.0», мы в некотором роде грешим против истины – нет, это не «товар» в нынешнем его понимании, это фактические ценности, которые действительно и непосредственно могут быть обменены на какие-то другие ценности (как «драгоценности» моих бабушек, купленные когда-то за огромные деньги, которые во времена перестройки совершенно потеряли свою ценность, и вряд ли кто-то из членов семьи сейчас упомнит, что с ними сталось). Такова была экономика славного Делоса: влияние времени было очень условным (ценности интересовали жителей и гостей Делоса в крайне ограниченной временной перспективе), а потому, соответственно, потребности населения также были весьма ограниченны – тебе не надо готовиться изо всех сил к какому-то долгому будущему, потому что ты просто не можешь себе его представить (мои бабушки в страшном сне не могли себе вообразить грядущую перестройку и как это событие отразится на их накоплениях – ведь были еще и сберкнижки, отдельный предмет гордости).

Лишь в XIX веке, если мы говорим о западной цивилизации, деньги, наконец, стали «деньгами» – самостоятельной ценностью. До этого, разумеется, они использовались и выполняли в экономике обмена важную роль, но они были лишь частью внутри самого этого обмена – ценностью в ряду других ценностей. И ценностью, надо признать, «не первой свежести»: в Древней Греции, например, работа классического финансиста считалась недостойной свободного эллина (этим занимались чужеземцы), а в христианские Средние века действовал запрет на ростовщичество (представьте себе это, чтобы понять, как на самом деле эти люди относились к деньгам). До самого недавнего времени запасались землями, домами, провизией, оружием и прочими фактическими, физическими, непосредственными ценностями (в конце концов, все их всегда можно было на что-нибудь обменять, если бы потребовалось), а не деньгами. Флорентийский клан Медичи, после того как его основатели переродились из бандитов в банкиров и научились обходить церковный запрет на ростовщичество, были, возможно, первыми, кто придал деньгам их новое качество – они стали открыто и системно давать деньги в рост, на будущее. Впрочем, успех этого клана был сравнительно недолгим, а добрая старая Англия, например, сумела поставить на ноги свою текстильную промышленность и металлургию без всякой помощи банков – то есть без кредитов. Деньги постепенно превращались в самостоятельный инструмент бизнеса, но в этом своем новом качестве им еще только предстояло завоевать головы населения.

«Капитал 1.0», описанный Марксом, – это то, что непосредственно производит ценности, то есть средства производства, рабочая сила, плюс финансовый капитал, который использовался как инвестиции в те самые средства производства и для найма рабочей силы. Средства тратились сейчас, а ценности возникали через паузу, необходимую для производства и сбыта товара. При этом капитальные вложения, осуществленные предпринимателем, окупались в еще более длительный срок – и эта долгая пауза (время) должна была существовать у него в голове как факт реальности. Иными словами, он должен был думать о большом отрезке времени, которое еще не случилось, как о том времени, которое в каком-то смысле уже есть. Он должен был научиться полагаться на будущее, которого еще нет (а возможно, и не будет), как будто это что-то настоящее, действительное. Он должен был верить своей фантазии (иначе эти представления о будущем и не назовешь) так, как он верил в то, что существовало здесь и сейчас.

Мы уже говорили о разумности приматов, но чего, например, человекообразная обезьяна понять никак не может? Представьте, что мы научили мартышку ездить на примитивном электрическом автомобиле (это несложно), а затем переходим к изучению правил дорожного движения. Можем ли мы научить ее останавливаться по сигналу светофора? Конечно, это ведь элементарный условный рефлекс – как лампочка для собаки Ивана Петровича Павлова. Все правильно, но есть одна малюсенькая проблема: обученная таким образом человекообразная обезьяна будет останавливать свой драндулет не на стоп-линий у светофора, а в том месте, где она заметит его красный сигнал. Заметит его за десять метров – остановится за десять, а за пятьдесят, так и за пятьдесят остановится. Она не может понять, что это условность, что реальное действие красного цвета начнется для нее только на стоп-линий, несмотря на то, что видит она его уже сейчас. Ее лобным долям, что ты ни делай с их миелинизацией, никак не понять эту хитрость времени – видишь уже сейчас, а остановиться надо будет, когда доедешь до стоп-линий. Ситуация предпринимателя, в каком-то смысле, очень схожая, хотя и обратная: ты вкладываешь сейчас всё, что есть, плюс еще берешь кредит и залезаешь в долги, а твоя прибыль – фактическая, «чистая», после всех вычетов – возникнет еще бог знает когда. Но он знает, что она возникнет, что она с неизбежностью появится в будущем, потому что это будущее для него – факт реальности, оно для него существует как настоящее.