— Тебе так трудно называть меня Микаэлем? — Танцор сделал шаг к своей визави. — Пикникам и беседам необязательно заканчиваться с окончанием плавания — я, по крайней мере, надеюсь на продолжение. Тебе бы этого хотелось, Лаури-ягненок?

Лаури растерянно улыбнулась, вспомнив, что до этого вечера Лонца ни разу не взглянул в ее сторону на протяжении всего вояжа. Она не могла уйти от мысли, что сегодня он просто находился под влиянием вина и луны, а уже утром потеряет всякий интерес к маленькой английской девушке, которой предстоит танцевать в кордебалете.

— Посмотрим, — выдавила она и собиралась ускользнуть, но звук приближающихся шагов заставил ее замереть. Это вполне мог быть стюард, возвращающийся за подносом, но инстинкт подсказал Лаури, что так ходит человек поважнее, далеко не такой любезный, как простой стюард.

Она обернулась и увидела Максима ди Корте, вышедшего из тени на лунный свет. Лицо импресарио обратилось в ледяную маску, когда он увидел Лаури, голова которой едва доходила до плеча Микаэля Лонцы. Когда он напомнил своей подопечной, что полночь уже давно миновала и в это время девушка должна быть в постели, его голос был спокоен и тих, но в нем проскальзывали скрытые яростные нотки.

Темные глаза остановились на бутылке и бокалах в руках Микаэля.

— Я не одобряю среди моих молодых танцовщиц тайные попойки поздней ночью, — резко бросил он. — И тебе, Лонца, тем более не к лицу вовлекать в разгул бедного ребенка. Я понимаю, что тебе необходимо расслабиться после напряженных гастролей, но, пожалуйста, помни на будущее: мисс Гарнер не так давно вышла из стен балетной школы, но она начнет изучать наш репертуар сразу же, как только мы разместимся в палаццо. Ты сам поработаешь с Бруно над новым балетом — возможно, в нем найдется партия и для мисс Гарнер.

— О, — выдохнул Микаэль, — я сегодня понял, что ты припас в своем венецианском рукаве, когда действительно узнал эту молодую леди.

— Да? — загадочно проговорил Максим ди Корте, одновременно протягивая руку и взяв Лаури за локоть. — А вам пора в постель, синьорина. Иначе эти золотые глаза поглотят все ваше лицо.

Он проконвоировал ее от Макиэля, проронившего им вслед:

— Спокойной ночи, Лаури-ягненок.

Девушка чувствовала, что Максим ди Корте пристально смотрит ей в спину, спускаясь следом по лестнице, ведущей к каюте, которую она делила с двумя другими его танцовщицами. В тускло освещенном коридоре, перед тем как освободить Лаури от своего давящего присутствия, он поинтересовался:

— Ты считаешь меня надсмотрщиком с кнутом?

В темных глазах мелькнула ироническая улыбка. Лаури поразило, что он обратился к ней на «ты» — это ее и радовало, и пугало. Синьор разглядывал ее, держа одну руку в кармане. Тень наполовину скрывала его темноволосую голову и широкие плечи.

Вам кнут ни к чему, — парировала она, отбрасывая с лица прядь темных волос и открывая его взгляду маленькую бархатную родинку, темневшую на белой коже. Это пятнышко лишь подчеркивало красоту англичанки, ее высокие скулы, чувственные губы и золотой блеск из-под черных ресниц. Я строг со своими танцорами в их же интересах, а вовсе не для того, чтобы удовлетворить свои диктаторские амбиции, как тебе, вероятно, кажется, — жестко произнес он. — Балет требует легких, быстрых ног, пластичности и чувства постоянной готовности к работе, а полуночные посиделки отнимают все эти три качества у каждого, в ком не течет цыганская кровь.

— Мы просто разговаривали, и время пролетело так быстро, — робко пролепетала Лаури в свое оправдание. — Мне было одиноко, я тосковала по дому, и я очень благодарна мистеру Лонце, что он позволил мне почувствовать себя здесь не совсем уж чужачкой.

Глаза директора прищурились и недобро сверкнули.

— Девушки, с которыми ты делишь каюту, очень общительны. Я хотел, чтобы ты чувствовала себя как дома.

— Пожалуйста, — в ее глазах вспыхнула тревога, — не обвиняйте в моей хандре Кончу и Виолу. Они красивы, пользуются успехом и также имеют право отдохнуть после тяжелых гастролей.

— Ты имеешь в виду, что эти вертихвостки предпочитают компанию молодых офицеров, — сухо констатировал он. — Что ж, я полагаю, это женская природа заставляет их искать поддержки у мужчин, а не у своих подруг.

— Мужчины поступают так же, — пожала плечами Лаури. — Я хочу сказать, они идут к женщинам, чтобы утолить свою боль.

— Я этого не отрицаю. — Он загадочно улыбнулся. — Ни один из нас не самодостаточен, даже если ему так кажется. Рано или поздно нам приходится признать, что природа берет свое, и мы сдаемся на милость любым ее прихотям.

Лаури представить себе не могла, что этот гордый, надменный человек может сдаться на милость кому бы то ни было… если не брать в расчет узы, которые привязывают Лидию Андрею к человеку, отказывающемуся отпустить ее, чтобы она могла снова выйти замуж. Каждый влюбленный уже не самодостаточен, и потому синьор дй Корте ни на минуту не оставлял Андрею. Он гулял с ней по палубе, слушал ее болтовню, подавал ей соболью накидку, когда они выходили на капитанский мостик, чтобы посмотреть на море; подстреленная шутником Амуром парочка, в чьих глазах отражается вечная тоска.

— В палаццо ты не раз обидишься на меня, — неожиданно предупредил Лаури Максим ди Корте. — Тебе придется многому научиться, и я заставлю тебя работать — даже если ты надумаешь бастовать.

У девушки перехватило дыхание, поскольку о том же говорил Лонца, и это тревожило ее все больше… она еще сильнее почувствовала ту, пропасть, которая разделяла ее с домом и любимой тетей Пэт. Лаури прижалась спиной к двери каюты, нащупывая пальцами ручку.

— Ребенок! — Он чуть не рассмеялся, заметив ее отчаянную попытку спрятаться от него. — Я же не стану бить тебя, если ты ошибешься в шагах, да и подземелья моего палаццо давно затоплены.

— Вы не слишком церемонитесь со мной, — вспыхнула Лаури под его насмешливым взглядом. — Стоит ли обвинять девушку из кордебалета в том, что она нервничает?

— Ты действительно боишься меня больше, чем молодую пантеру, в обществе которой так беспечно беседовала на прогулочной палубе? — Он взял собеседницу за подбородок и заставил взглянуть ему в глаза. Его левая бровь удивленно изогнулась. — Я так сильно отличаюсь от других мужчин?

— Я думаю, что вы слишком требовательны, — смело сказала она.

— Директор балетной труппы не может вести себя иначе, — сухо заметил он. — Я управляю оравой своенравных и очаровательных детей, невероятно талантливых и непредсказуемых. Только представь себе, какой хаос воцарился бы здесь, окажись я человеком мягким и снисходительным. Петрушка перестал бы валять дурака, Механическая кукла могла бы заплясать, а Альберт отказался бы нести свой букет лилий[5].