Не зная, как реагировать на монолог жаждущего неизвестно чего японца, я смотрела на него в тревожном раздумье. Помолчав с минуту, оратор возобновил свою речь. Я удрученно слушала, а Тяпа с Нюней от нечего делать затеяли ревизовать мои зачаточные знания японского и наскребли по сусекам с десяток слов.

– Камикадзе, харакири, «Мицубиси», «Тойота», «Ниссан», Хиросима, Нагасаки, якудза, суши и саке, – бойко перечислила Тяпа.

– Эдогава Рампо и Харуки Мураками, – застенчиво добавила начитанная Нюня.

Я не придумала, как в данном конкретном случае употребить этот скудный словарный запас.

– А еще анекдоты в тему есть, – не унималась Тяпа. – Говорят, что «Скорая помощь» по-японски – «кому-то херовато», а «иди отсюда» – «тусуйся тама»!

Мы вернулись в дом, не потревожив покой безмятежно медитирующего Гаврилы. С прискорбием взглянув на отсутствующего переводчика, японец вновь захныкал. Мне все больше хотелось сказать ему что-нибудь вроде «тусуйся тама!» и укрыться от неразрешимых проблем межнационального общения в своем номере, в обществе соплеменного мне Ларика Мухачева.

– Нельзя же так! – укорила меня Нюня. – Недопустимо бросать человека в беде!

В том, что у японского человека случилась настоящая беда, если вообще не трагедия, я уже не сомневалась.

– Да и Сэм велел расстараться, чтобы все японцы были довольны и счастливы! – напомнила Тяпа.

Я затравленно огляделась, заметила под локтем Тверского-Хацумото початую бутылку и кстати вспомнила волшебное слово:

– Тяпнем?

– Тяп-ням, тяп-ням! – согласно замяукал японец.

Спиртное если не стерло, то слегла размыло языковой барьер. После первой же рюмки сквозь него успешно просочилось слово, которое я умудрилась понять. Надо признать, слово было очень неожиданное: «кабан»!

– Кабан? Кабан? – не скрывая удивления, повторила я и жестами обрисовала в воздухе классические габариты хорошо упитанного малороссийского хряка.

– Кабан, кабан! – возликовал японец и повторил мою пантомиму, изобразив свинью поменьше.

Подумав, я списала это несоответствие на разницу в наших с ним собственных габаритах. Я-то ведь гораздо крупнее этого потомка самураев, так? Вполне нормально, если и японские кабаны мельче российских. Я другого не понимала: почему мой зарубежный собутыльник вообще затеял разговор, предметом которого стал незнакомый мне самец свиньи? Согласна, я не сказочная красавица, никогда прежде галантные кавалеры из числа граждан всея Руси не услаждали мой слух полночными серенадами, и рассчитывать на то, что случайный японец изменит эту огорчительную традицию, было глупо. Однако, что ни говори, нужно быть очень своеобразной личностью, чтобы в первом часу ночи в чужой стране сквозь снежную бурю бежать на поиски девушки, с которой можно душевно поговорить о кабанах! И ладно бы хрюшками живо интересовался какой-нибудь датчанин, у них там свиноводство – занятие почетное, сам принц не чурается тетешкаться с поросятами, но японцу-то какое дело до русских свинтусов?!

Впрочем, я слышала про зарубежных чудаков, которые держат в своих шикарных домах хорошеньких розовых поросяток в бриллиантовых ошейниках – не в расчете на будущие антрекоты, а просто так, из бескорыстной (не гастрономического свойства) любви к животным. Эта оригинальная европейская мода вполне могла докатиться и до тихоокеанского региона.

– Так, может, данный господин привез с собой любимого четвероногого друга из Японии, а на обширных кубанских просторах потерял его? – предположила моя Нюня.

– Точно! – встрепенулась Тяпа. – По восточному календарю как раз наступает год свиньи! Возможно, японская делегация привезла с собой живой символ Нового года!

– Зачем? – не поняла я.

– Да мало ли зачем! – понесло фантазерку Тяпу. – Может, японские гости хотели вручить хрюкающий талисман нашему губернатору? Но презентационный кабан взял и сбежал, а этот милый человек убивается, потому что нес за неблагодарную свинью моральную и материальную ответственность!

Я с сомнением взглянула на милого японского человека и вздохнула. Видно было, что морально-материальная ответственность тяготит его чрезвычайно. Желая разобраться в происходящем, я вытянула из кармана мобильник и позвонила Семену.

– Мистер Кочерыжкин! – с великолепным оксфордским прононсом отрекомендовался Сэм по-английски.

Это означало, что он пьян, как сапожник. Я поняла, что Сема снимает стресс по той же самой народной методе, которую вчера вечером вполне успешно практиковала наша маленькая русско-японская компания.

– Сэм, это я, Татьяна! – с нажимом произнесла я, обоснованно опасаясь, что крепко поддатый Сэм на родную речь перейти не захочет. В пьяном виде он норовит перебрать все более или менее известные ему европейские языки. – Скажи, пожалуйста, у японцев в автобусе был кабан или поросенок – хоть какая-нибудь свинья?

– Айне майне кляйне швайне вдоль по штрассе побежал! – с чувством продекламировал Кочерыжкин на корявом немецком.

– Поросенок сбежал по дороге? – перевела я.

– Уи! – полиглот согласно всхрюкнул по-французски и отключился.

Я спрятала телефон и посмотрела на японца, огорчительно приверженного исключительно языку предков.

– Тяпнем! – от нечего делать вновь предложила я, надеясь, что второй дринк хоть немного уменьшит брешь в языковом барьере.

Мы снова тяпнули, и я выучила еще одно японское слово. Им стало имя моего нового друга: Чихара. Он, в свою очередь, тоже начал называть меня по имени, очень красиво и уважительно: Таня-сан. К сожалению, животрепещущую кабанью тему это никак не прояснило, а бутылка с волшебным элексиром, заметно усиливающим лингвистические способности, уже опустела.

– Вот свинство! – в сердцах воскликнула моя Тяпа.

Шоу продолжалось. Хмельной японец выразительными жестами показывал, как он берет на руки вожделенного кабанчика и любовно прижимает его к сердцу. Раскосые глаза-рыбки наполнились слезами. Видно было, что Чихара– сан неподдельно страдает в разлуке со своим дорогим кабаном и жаждет воссоединиться с ним как можно скорее. Я вспомнила строгий наказ Кочерыжкина под угрозой увольнения без выходного пособия обеспечить подшефным японцам непреходящее состояние довольства и счастья и внутренне мобилизовалась.

– Если японцу нужен кабан – надо дать ему кабана, и все дела! – по-военному кратко и решительно высказалась моя Тяпа. – Даже если в идеале речь идет о какой-то конкретной кабаньей личности, думаю, на худой конец сойдет первый попавшийся самец копытного с пятаком. Так сказать, любое лицо свинячьей национальности. Не будет же Чихара разговаривать с ним по-японски?

Я сердобольно погладила хнычущего Чихару по костлявому плечику и экспромтом исполнила оригинальный мимический этюд «Возвращение блудного кабана»: встала на цыпочки, приставила к глазам ладонь, поозиралась по сторонам, высмотрела на местности прячущегося хряка, схватила его и торжественно вручила Чихаре. Символическую роль кабана в этой талантливой миниатюре убедительно исполнили мои ключи на колечке с брелоком из тисненой свиной кожи. Нежно погладив этот маленький фрагмент коричневой кабаньей шкуры, японец частыми кивками дал понять, что всецело одобряет и приветствует мои намерения. Убедившись в этом, я отняла у него ключи и пошла к себе в номер. Для организации грядущей охоты на кабана имело смысл заручиться помощью сильного мужчины.