То есть я хотела уйти, уже шагнула в коридор, но оглянулась на Чихару и поняла, что должна вернуться.

Мой японский друг стоял посреди холла, раскачиваясь, как березка на ветру. Он трепетно взмахивал ручками-веточками и шелестел тихим смехом, уважительных причин для которого я не видела. После двух стопок коньяка беднягу японца развезло так, как уважающий себя русский мужик окосел бы от пары бутылок. Это отчасти льстило национальной гордости великороссов, однако я все-таки почувствовала себя виноватой. Надо же, споила доверчивого иноземца! А ведь знала, что эскимосы, например, очень легко поддаются воздействию алкоголя, у них организмы какие-то особенные, с другой химией, нежели у нас.

– Точно, – мрачно поддакнула моя Тяпа. – На среднестатистического эскимоса этот парень похож гораздо больше, чем на рядового русского богатыря!

– Чихара, друг мой! Обопритесь на меня! – я вернулась к японцу, чтобы подставить бедняге свое плечо, но вынуждена была оказать ему более существенную помощь.

– Таня-сан! – растроганно скрипнул Чихара и подкопанным столбиком повалился в мои объятия.

Тут я искренне порадовалась, что мой новый друг не дорос до габаритов Ильи Муромца, потому что я тоже не Святогор-богатырь и тяжести свыше пятидесяти кило без автопогрузочной техники перемещать не могу. Японец весил как раз около полуцентнера. Я подхватила его под мышки и поволокла к лестнице. Чихара мне никак не помогал, но и не мешал, пассивно влекся по маршруту и молчал в тряпочку желтенького плисового шарфика. Ноги его волоклись по полу раздвоенным рыбьим хвостом, каблучки маломерных ботинок сбивали в крупные складки плешивую ковровую дорожку.

На первых же ступеньках крутой лестницы я с огорчением установила, что моя реальная грузоподъемность существенно меньше пятидесяти килограммов.

– Рыбонька моя, может, ты тут поспишь, на коврике? – предложила я снулому японцу, но сама тут же устыдилась сказанного.

У Тяпы моей совести не было вовсе:

– Вздерни его! – кровожадно посоветовала она.

– Куда?! – ужаснулась Нюня.

– Ну не на рею же! – рассердилась Тяпа. – На перила!

– Спасибо, это мысль! – я с благодарностью приняла рационализаторское предложение.

Вздернула безразличного японца на наклонную плоскость гладко отполированного деревянного бруса и потащила его вверх, как волокушу по накатанному санному пути. До второго этажа мы добрались быстро и весело, а там я самоотверженно подхватила пьяное японское тело на руки и с ускорением зашагала в сторону того единственного номера, дверь которого была гостеприимно приоткрыта. Я не знала, в этом ли конкретном номере расквартирован мой пьяный приятель, но считала лишним обращать внимание на данное незначительное обстоятельство. Если что, на полуторной кровати запросто поместятся и два таких Чихары, в тесноте, да не в обиде!

Печально поскрипывая, открытая дверь покачивалась на сквозняке. Я приостановилась, прикидывая, как бы мне половчее проскользнуть в проем в момент максимального его расширения. Посапывающий Чихара привольно раскинулся на моих руках, пришлось прихватить его поудобнее и уложить покомпактнее. Я с материнской заботой (Сэм был бы мною доволен!) пристроила голову японского питомца на своем плече, осторожно развернулась на исходной позиции, и в этот момент меня ослепила вспышка.

В первый момент я подумала, будто это сверкнула молния за окном, и только удивилась, что зимняя буря неожиданно сменилась классической майской грозой. После вспышки темнота коридора стала совершенно непроглядной, но я явственно услышала звук торопливо удаляющихся шагов, и это помогло понять: не было никакой молнии! Меня ослепила фотовспышка!

Я стояла у открытой двери гостиничного номера, как младенца, прижимая к груди малознакомого японца, и в этот пикантный момент никак не ожидала стать объектом интереса папарацци.

– Боже! Что скажет мама! – жалобно пискнула Нюня, мигом вообразив, как живописно мы с господином Чихарой будем смотреться на газетной фотографии с разудалой подписью «Русские интердевочки носят своих клиентов на руках!».

Моей милой мамочке и моему строгому папочке один взгляд на такой шокирующий снимок грозил сердечным приступом. Я остолбенела в растерянности. Задремавший Чихара, напротив, внезапно пробудился, вывалился из моих материнских объятий и поступью пропойцы– морячка, опаздывающего к отплытию родного пиратского брига, ринулся по коридору вдогонку за неизвестным любителем ночной фотоохоты.

– Стой! – крикнула я, сама не зная кому.

– Да не стой! Наоборот, беги! – прикрикнула на меня деятельная Тяпа.

Робкая Нюнечка предавалась отчаянию, оплакивая мою погибшую репутацию, но я проявила мужество и удержалась от того, чтобы составить ей компанию. Тяпа была права: мне следовало, пока не поздно, спасать себя от позора, а родителей от инфаркта.

– А ну стой!

Я взревела с повышением децибелов и тройным прыжком без разбега настигла Чихару, который старательно, но недостаточно быстро вырисовывал заплетающимися ножками по ковровой дорожке тугую спиральку. Худосочного японца ветром отнесло в сторону и приложило о стену. Краем глаза я увидела, что Чихара падает, но на сей раз не стала его ловить, помчалась дальше, торопясь догнать наглого папарацци.

Впереди, на лестнице, слышался дробный топот: преследуемый в ритме чечетки перебирал ногами ступеньки. Я поступила хитрее и второй раз за ночь использовала не по прямому назначению лестничные перила. Запрыгнула на брус бочком, как благовоспитанная английская наездница в дамское седло, и поехала вниз, с ветерком и со свистом, быстро усилившимся почти до реактивного.

Темная фигура убегающего человека вырисовывалась на фоне слабо освещенного холла подвижной чернильной кляксой. Невысокий, юркий, с ног до головы затянутый в черное, папарацци был похож на чертенка-тинейджера, и я сообщила ему об этом сердитым криком:

– Ах ты, бисова душа!

В следующий момент адское создание запнулось о крупную складку ковровой дорожки и со всего маху ухнуло на пол, а его фотоаппарат укатился под фикус. У меня появился повод для ликования, но я не использовала его, потому что секундой позже споткнулась о ту же самую коварную складку и тоже полетела лицом вниз. С учетом развитой мною скорости приземление могло быть катастрофическим, ибо лобового столкновения с твердыми дубовыми досками пола я могла и не пережить. К счастью, моя верхняя половина очень удачно попала на нижнюю половину типа, упавшего чуть раньше, и чужое тело сыграло роль амортизационной подушки. При ударе я слегка прикусила язык и плаксиво замычала, но придавленному мной папарацци явно пришлось хуже: его вскрик выдал неподдельную боль. Тем не менее черный человек с упорством, достойным настоящего исчадия ада, пытался подняться. Он дергался и сумел сбросить меня со своей спины. Спасаясь от частых ударов ногами, я перевернулась на бок, и тут у меня закружилась голова, в ушах зазвенело, а во рту появился кислый металлический привкус. Алкогольное опьянение, стресс и физическое потрясение от неожиданного падения – все эти отрицательные факторы объединились, чтобы сработать против меня. Я поняла, что сейчас отключусь, почувствовала, что тону в темном омуте, и инстинктивно схватилась за то, что оказалось у меня под рукой.