Парадоксально, но он был по-своему прав. Решительность – вот чего мне не хватало, решительности, чтобы вырваться из смирительной рубашки, которую он натянул на меня. Вместо этого я пошел в юридическую школу, как и он в свое время. Я запер свои чувства в умственный чулан и свел свою жизнь к прагматическому ровному существованию. Сейчас мне больно об этом вспоминать, но я понимаю, почему поступил именно так. Я боялся поражения, боялся стать посмешищем для своих более успешных сверстников. Я принял на веру его теорию о том, что прагматизм является ключом к успеху, что идеалисты доводят себя до безумия или умирают в Бастилии. Но прагматическая дорога, которую я обрел, тоже требует жертвы – ради нее нужно пожертвовать душой.

Конечно, нельзя сказать, что я полностью раскаиваюсь в своем выборе. Если бы я не приехал в Колумбию, я никогда не встретил бы тебя и не узнал бы Квентина. Знакомство с тобой в Карнеги-холле – самый храбрый из совершенных мной поступков. Я много думал о той минуте, о том, что тогда творилось у меня в голове и о чем мы говорили друг другу. Ты помнишь? Метафора бабочки взялась из ниоткуда. Словно явление свыше, как и твой ответ. Твоя откровенность придала мне храбрости сделать следующий шаг. И ты встретила меня там. Рискнула и пригласила меня в свой мир.

Я никогда не забуду той весны. Каждое сказанное тобой слово, каждую песню, которую ты играла мне, каждый час, который мы провели в Центральном парке, каждый раз, когда мы занимались любовью, – все это было как будто не со мной, с кем-то более удачливым. Еще раз я такое ощущал лишь однажды, здесь, посреди океана, с Квентином. Красота окружает нас повсюду; мир переполнен ею, и все остальное не имеет никакого значения.

Как бы мне хотелось разделить ее с тобой! Я все еще надеюсь, что ты встретишь нас на Сейшелах. Говорят, в мире нет острова красивее Ла-Дига. Пожалуйста, приезжай, Ванесса. Как я тогда пришел в Шапиро-холл. Мы снова можем найти то наше счастье.

Помнишь?

Дочитав письмо, Ванесса уронила странички на колени, взгляд ее сделался отрешенным и устремился вдаль, тело замерло. Пока она читала слова мужа, в сердце ее зародилась и приняла окончательную форму мысль. Своего рода проверка, лакмусовая бумажка, вызов, который, будь он принят, мог бы избавить ее от нерешительности. Она никогда не верила в судьбу, в мистические сочетания звезд или планет и даже, если говорить откровенно, в провидение. Все это сказки, один из многочисленных мифов, развенчанных ее детством. Жизнь такова, какой ты ее делаешь; Бог помогает тем, кто помогает себе сам. Однако в ее мировоззрении заключалось противоречие, тонкая нить чувства, которая никак не хотела вписываться в рамки рационализма, – ее музыка.

Она встала с кресла и медленно подошла к роялю, поблескивавшему черным корпусом в свете галогенных ламп. Скипер поднял голову и проводил хозяйку взглядом, догадавшись о ее намерении. Рядом с роялем лежала скрипка. Изготовленная Франческо Биссолотти в итальянской Кремоне, родном городе Антонио Страдивари, она была подарком от Теда в честь окончания средней школы. Страховщики оценили ее в 22 тысячи долларов, а смычок работы парижанина Бернара Миллана – в 4 тысячи долларов: вещи недешевые, но не такая уж редкость для утонченного скрипичного мира. Однако для Ванессы они были бесценны.

Она сняла инструмент с подставки и приняла позу скрипача: нижняя челюсть на подбороднике, смычок над самыми струнами. Ванесса закрыла глаза и почувствовала неприятный укол неуверенности. В последний раз она играла скрипичный концерт Бетховена несколько лет назад, и за спиной у нее всегда находился оркестр. Соло не были рассчитаны на игру в одиночку. Но в этом и заключалась проверка. Если она сумеет сыграть по памяти третью часть, включая невероятно сложную каденцию, то, наверное, и сможет сделать шаг, такой же смелый, как шаг Дэниела.

Смычок пришел в движение почти без усилий с ее стороны. Ноты скрипичного вступления полились из нее так легко и так живо, что она сама удивилась. В нужную секунду она сделала паузу, слыша в голове, как вступает оркестр, вторя теме рондо. Потом заиграла снова и идеально взяла верхние ноты. Пальцы ее бегали по грифу, тело раскачивалось в такт музыке. Так шли минуты, сольная игра перемежалась оркестром, звучавшим в ее воображении. Она представляла себя в Карнеги-холле. Двадцатидвухлетняя девушка, не ведающая, что уготовано ей в будущем, но полная самых высоких устремлений. Она вспомнила возбуждение тех минут… и страх. А потом настало время крайслеровской каденции. Она чуть не сбилась на двойных остановках в длинной череде шестнадцатых нот, но смычок сам каким-то чудом нашел струны. Наконец вернулась тема рондо, сладкая и изысканная вначале, а потом, по мере приближения к кульминации, страстная и мощная. Голос скрипки звенел в ее ушах ангельской песней, чистый, совершенный.

Закончив, она выдохнула. Мышцы руки горели огнем, шея задеревенела, как всегда бывало после длинного произведения. Но сердце сделалось легким, как пушинка. Она поставила скрипку на подставку и пошла со стаканом вина на кухню, где на столе заряжался «Макбук». Она открыла поисковик «Сафари» и нашла расписание авиарейсов в Южную Африку до Рождества. Дэниел планировал добраться до Столовой бухты 21 декабря и провести праздники в Кейптауне. Снова возникло сомнение, будто эхо в сердце, но она решила не обращать на него внимания. Ванесса хотела стоять на причале, когда приплывут муж и сын. Музыка заставила ее вспомнить.

Теперь она желала узнать, действительно ли перемена, о которой говорил Дэниел, произошла.

Индийский океан. 06°54´56˝ ю. ш. 55°35´07˝ в. д.

8 ноября 2011 года

Шквал налетел перед самым полуднем. Квентин первый заметил грозовые тучи над горизонтом, надвигающиеся, как авангард вражеской армии, и крикнул Дэниелу, который у навигационной станции заполнял вахтенный журнал. Дэниел выглянул в иллюминатор и увидел в отдалении темную дымку – признак сильного дождя. Шторм находился еще в милях от них, но времени было мало.

Он спрятал журнал, запер полки и ящики. Когда ударит шторм, все, что не закреплено или не спрятано, будет летать по всей яхте. Он выключил аудиосистему, оборвав «Карибскую королеву» Билли Оушена, и послушал, как Квентин крутит лебедки. Пройдя через множество бурь, Дэниел и Квентин хорошо знали, что делать. Они уберут генакер и возьмут два рифа на гроте, оставив ровно такую площадь полотна, которая необходима, чтобы управлять движением в шторм.

Заперев каюту, Дэниел первым делом снял панель на полу и задраил кингстоны – отверстия в корпусе, через которые сточные воды сбрасываются в океан. Потом он проверил трюмную помпу и замки на люках. Не забыл посмотреть на барометр. Всего минуту назад давление было 1005 миллибар. Сейчас 990. Во время шторма у Новой Зеландии ртутный столбик упал до 962 миллибар и оставался на этой отметке больше пятнадцати часов. Дэниел сомневался, что нынешний шторм опустит давление ниже 975. Шквалы в тропиках бывают яростными, но не затяжными. Сделав пометку в журнале, он поднялся наверх – помогать Квентину убирать паруса и крепить спасательную шлюпку.