– А если я не соглашусь? – осторожно произнес он.

Квентин покачал головой:

– Если ты вернешься, я с тобой не поплыву.

Дэниел отвернулся и посмотрел на солнце, которое трогало воду золотым пальчиком. Он повторил про себя слова Квентина и подумал о всех тех милях, которые они прошли, о тех днях и ночах, которые они провели вместе, о разговорах, о смехе и о тех незабываемых впечатлениях, которыми они отделили себя от прошлого. Казалось почти кощунственным пересаживаться на самолет, когда они зашли уже так далеко. Однако угроза оставалась в силе, как и данное им обещание. «К черту, – подумал он. – Живем один раз».

– Хорошо, – выдохнул Дэниел, и в сердце его надежда переплелась со страхом.

Квентин от радости махнул кулаком.

– Отлично!

– Но есть лишь один способ это сделать. Отплываем сегодня на двигателе, убрав паруса, с выключенными светом и АИС. Дежурим по два часа по очереди. К восходу солнца мы пройдем место нападения. Завтра к закату пересечем десятую параллель и выйдем из зоны повышенной опасности.

Квентин бросил на Дэниела любопытный взгляд, который унаследовал от Ванессы.

– А ты не перестаешь меня удивлять, – сказал он. – Никогда не считал тебя храбрецом.

Дэниелу на глаза набежали слезы. Этот комплимент заполнил пустоту в его душе, с которой он прожил всю жизнь. Сколько раз он ждал от своего отца таких слов! Но Кертис указывал ему только на недостатки.

Дэниел положил руку на плечо сына со словами:

– Знаешь, я тоже.

Индийский океан. 08°25´25˝ ю. ш. 56°23´24˝ в. д.

8 ноября 2011 года

Исмаил сидел в задней части лодки, держась одной рукой за румпель, и смотрел на погружающееся в море солнце. Вокруг вповалку лежали его люди, неподвижные, с остекленевшими глазами. Океан был спокоен, как гигантское озеро без начала и конца. Идя на скорости меньше шести узлов, лодка скользила по воде, почти не раскачиваясь, создавая встречный ветер, легкий, как человеческое дыхание.

Когда солнце исчезло и небо начало темнеть, Исмаил поискал взглядом первые звезды. Сначала он увидел Аль-Наср высоко на западе, потом Дханаб и Аль-Ваки на севере. Круглая луна висела на востоке. Он не чувствовал страха перед грядущей ночью. Темнота – это не более чем отсутствие дня. Невозмутимость пришла к нему с опытом: бесчисленные ночи в лагерях «Шабааб», проведенные на твердой земле рядом с Юсуфом; недели в море, когда приходилось спать под вращающимися созвездиями, названия многих из которых он знал от отца.

Но его спутников ночь приводила в ужас. Те самые волны, над которыми они смеялись в свете дня, ночью казались им чудовищами. Исмаил приготовился. Сегодняшняя ночь будет хуже остальных. Они все устали, изголодались и осознавали весь ужас своего положения. Помимо того что они упустили «Нефритовый дельфин», потеряли Гедефа и оманскую дау, во время дневного шквала они еще и лишились одной банки с водой. Шторм, яростный, как джинн, едва не опрокинул лодку и улетел, оставив их измятыми, промокшими до нитки и подавленными.

Согласно показаниям GPS-устройства Исмаила, они за девять часов преодолели расстояние в пятьдесят две мили. Сейчас до Маэ оставалось еще два дня пути, но его люди уже проявляли признаки усталости. Осман и Гюрей ворчали о пустых желудках, да еще Мас раздул пламя – ему померещилось, что он видит новое грузовое судно. Посмотрев в бинокль, Исмаил сообщил, что это туча, оставшаяся после шторма. Но Мас стал размахивать автоматом и заставлять их гнаться за призраком. По-своему Исмаил даже был рад этой ошибке, потому что из-за нее его люди стали меньше уважать Маса. Но злорадствовать он не спешил. Чтобы сохранить положение предводителя, ему нужно было держать их вместе.

Когда свет над горизонтом начал меркнуть, Исмаил выключил мотор и лодка постепенно остановилась. Разыскав на дне лодки фонарь, он зажег его и растопырил на линзе пальцы, чтобы рассеять луч.

– Я знаю, вы голодны, – сказал он. – Я тоже хочу есть. Мы должны совершить магриб[10], как если бы были дома. Чтобы выжить, нам нужна помощь Аллаха.

Сондари, самый набожный из них, согласился первый. Остальные последовали позже. Религиозность их была очень сомнительна, особенно в случае Османа и Гюрея, которые на суше занимались только тем, что пили, жевали кат и прелюбодействовали. Но все они были воспитаны мусульманами и знали молитвы.

– Кто поведет? – осведомился Мас с вызовом в голосе.

Исмаил пригласительным жестом развел руки:

– Может, ты? Ты знаешь такбир[11].

В глазах Маса отразилось удивление и еще оттенок страха.

– Нет, нет, – сказал Либан. – Ты должен вести. Ты знаешь весь Коран.

– Либан прав, – вступил в разговор Гюрей. – Аллах скорее услышит Афиареха, чем любого из нас.

Исмаил дождался, пока решение стало единодушным. Потом указал на север:

– Мекка там. Здесь нет места, чтобы стоять или встать на колени, но мы можем склонить головы.

В покачивающейся на легких волнах лодке он закрыл глаза и представил своего отца Адана таким, каким он был в прежнем мире: красивое угловатое лицо с традиционными усами и бородой; проницательные карие глаза, прикрытые очками без оправы; улыбка, которая появлялась столь внезапно и исчезала так стремительно, что ее можно было и вовсе не заметить. Он услышал эхо отцовского голоса, учившего их сурам. Исмаил вспомнил запах ладана, горевшего в столовой, вспомнил, как мать, Хадиджа, создала уголок мира и покоя в городе, разрываемом насилием. Там, в этом маленьком доме, обращенном фасадом к аэропорту Могадишо и морю, Адан в первый раз позволил Исмаилу вести молитву. Тогда ему было пятнадцать, и, как говорил отец, он «становился мужчиной». Тогда Исмаил был готов, так же, как был готов и сейчас.

Низким ровным голосом он начал читать такбир. «Аллаху-акбар… Бог велик. Свидетельствую, что нет божества, кроме Бога. Свидетельствую, что Мухаммед – Посланник Бога».

Его люди повторяли слова за ним, их голоса слились в единый гармоничный полушепот. Когда дошли до саджа, где полагается приникнуть к полу, они согнулись и низко опустили головы.

– Да славится Господь, Всевышний, – произнесли они, повторив рефрен дважды, и снова сели прямо. – Прошу Аллаха, Бога моего, простить мне грехи мои, и Ему приношу свое покаяние.

Завершив магриб, Исмаил открыл глаза и увидел, какое воздействие произвела молитва на его людей. Тела их были расслаблены, лица спокойны. На это и надеялся Исмаил. Единство, учил его отец, произрастает из братства, а нет братства более прочного, чем братство веры.