Каждый раз, сделав подобное открытие, я чувствовала себя так, словно Эндрю держит передо мной зеркало. За время наших бесед он помог мне увидеть вещи, которые, наверное, были болезненно очевидными всем вокруг и которые я сама никогда не замечала раньше. Как и он, я обычно замыкалась в себе во время конфликта. Еще я слишком легко уступала. Я всегда предпочитала думать, что все идет настолько хорошо, насколько вообще возможно. И после того, как мои отношения с Крисом закончились, я сказала себе, что выбираю одиночество, чтобы сфокусироваться на себе и своей работе. Но когда перед тобой держат зеркало, приходится смотреть правде в глаза: я избегала отношений, потому что боялась пройти через все это снова. Я впустила в мой мир подруг, но возвела высокие стены между собой и мужчинами.

Эндрю узнал все это обо мне, как и я сама, и ничто его не отпугнуло. На самом деле во время наших бесед он строил планы. Мы строили планы. Настоящие планы. Например, мы намечали свидания на следующие шесть месяцев (одна поездка раз в шесть недель) и решали, как мы разделим расходы (тот, кто летит, платит за билеты, а тот, к кому летят, платит за все остальное на месте). Я каждый день по нему скучала и совершенно в нем не сомневалась. Кажется, у нас могло что-то получиться.

Я прилетела, чтобы провести с ним неделю после Дня труда, и мы немедленно начали вести себя так, будто мы вместе уже годы. На кухне мы ловко обходили друг друга, пока он готовил, а я наводила порядок. Когда мы шли по магазину, я напоминала ему, что он забыл включить в список. Мы держались за руки или прикасались друг к другу каждый раз, когда оказывались рядом. Даже на диване мы сидели, словно два наконец совпавших элемента головоломки. Все казалось идеальным – у нас может что-то получиться, думала я – до самого вечера перед моим отлетом.

Эндрю был необычно молчалив. Он занял свое привычное место на диване: его голова у меня на коленях, он обнимает меня одной рукой. Но он ничего не говорил, пока мы смотрели фильм, и ничего, когда он закончился, и ничего, когда мы забрались в постель. Той ночью у нас не было секса. Он не прижимался ко мне и не притягивал меня к себе, как он делал в предыдущие ночи. Он лег на бок на своей стороне кровати, повернувшись спиной ко мне. Это была его стена. Он воздвиг свою стену. Надвигался конфликт, неловкая ситуация, и он закрылся от меня. Теперь между нами была стена. Я лежала на спине и смотрела в потолок, думая о том, что мне сказать, чтобы ее разрушить. Может, мне спросить у него, все ли в порядке? Может, мне ничего не говорить, а просто прижаться к нему? Может, стоит проявить инициативу и посмотреть, поможет ли секс? Я решила, что второй вариант будет неплохим началом, но прежде чем я успела пошевелиться или сказать хоть слово, он захрапел. Я упустила шанс сломать стену. Поняв это, я свернулась в клубок так, что мы лежали спинами друг к другу, и слезы тихо полились из моих глаз. До той ночи я не знала, что можно чувствовать себя одинокой, лежа с кем-то в одной постели.

Во время поездки в аэропорт я поняла, что все кончено. Я не знала почему, я не знала, что случилось, но я знала, что это конец. Мы не выглядели как два человека, которые только что провели неделю вместе. Мы держались напряженно и разговаривали словно пара вежливых коллег на конференции.

– Ну что, тебе тут понравилось? – спросил он.

– Конечно, я рада, что приехала.

Я прикусила язык, почувствовав, что слезы снова наворачиваются на глаза. Я хотела задать ему так много вопросов, но ответы меня пугали. Мысль о том, что мне предстоит пережить еще один разрыв, и так причиняла мне боль. Он знал об этом. Он знал, что я расслабилась рядом с ним. Я не готова была страдать снова. Так что я закрылась. Взрослые люди так себя не ведут, но так я и сделала. Я возвела свою собственную стену и ничего не сказала.

Когда мы приехали в аэропорт, он не расстегнул ремень безопасности и не вышел, чтобы обнять меня. Он наклонился и поцеловал меня. Поцелуй казался вымученным, и мне сразу захотелось, чтобы он этого не делал. Тогда я взяла свои сумки и попрощалась, чувствуя, что вижу его в последний раз.

В следующие несколько недель мы с Эндрю продолжали переписываться, но уже не так, как раньше. Я просыпалась каждое утро, надеясь увидеть одно из его вдумчивых сообщений с поцелуем, но их не было. Я всегда спрашивала, как прошел его день на работе, как его семья и друзья. Он отвечал скупо, и это причиняло мне даже больше боли, чем если бы он не отвечал вовсе. Я все еще боялась спросить его, что пошло не так. Я не была готова услышать ответ, так что я не задавала вопрос. О том, как одиноко мне в этих почти несуществующих отношениях, помогал забыть только насыщенный график поездок.

От Эндрю я отправилась в Кингстон на свадьбу моей начальницы. Сразу после этого я полетела обратно в Ванкувер, забралась в машину и повезла мою подругу Кейси на выходной с девчонками. Мы проехали по шоссе I-5 до Портленда, где провели три дня за кофе и разговорами, обходя рестораны так усердно, будто пытались наесться перед смертью. Кофе в Stumptown, бранч в Tasty‘n‘Alder, обед в Pok Pok и мороженое в Salt & Straw. Если бы мы и правда умерли в те выходные, мы бы покинули мир с набитыми животами и улыбками на лицах. А я – еще и с телефоном в руке, потому что никак не могла перестать проверять, не прислал ли мне Эндрю текстовое сообщение. Меня бесило, что я оказалась в таком положении. Меня бесило, что я стала девушкой, которая сидит и ждет парня. Но я ждала и ждала и проверяла сообщения в моем телефоне. А они не приходили.

Через два дня после встречи с Кейси я вернулась из Портленда, отправилась в аэропорт и с тремя пересадками добралась в Новый Орлеан на конференцию (неприятная особенность жизни на западном побережье Канады состоит в том, что вам всегда нужно несколько перелетов, чтобы куда-то попасть). Я послала Эндрю сообщение, чтобы дать знать, что я благополучно добралась и мы снова в одном часовом поясе. Его ответы казались теплее – наши разговоры стали длиннее. Я наконец спросила, можем ли мы поговорить по телефону, и он согласился. Но тепла наших приветствий хватило только на пару минут, прежде чем он снова стал холоден, и тут я не выдержала. К черту стены. «Что с тобой происходит? – спросила я. – Почему ты такой отстраненный?» В нескольких коротких фразах он объяснил то, что я знала с того дня, как уехала из его дома: он не хотел серьезных отношений. Хотя я уже несколько недель ожидала такого ответа, слова сделали наш разрыв реальностью и раздавили меня. Следующие 24 часа в Новом Орлеане я провела в отеле, спрятавшись под одеялом.

Когда я наконец выбралась из постели, я была благодарна за то, что находилась в незнакомом городе, где собрались мои хорошие приятельницы со всей страны. Между сессиями конференции и нашими мероприятиями мы гуляли по Французскому кварталу и парку Луи Армстронга. Мы оставили кольца сахарной пудры на уличном столике после того, как напились кофе и объелись пончиками утром в Café du Monde. Мы ели сэндвичи-муфулетты из Central Grocery & Deli на ланч, джамбалайю и сэндвичи-побой на обед. И, конечно, вокруг играл джаз, весь этот джаз на Бурбон-стрит по вечерам.

Но как бы я ни была благодарна Новому Орлеану и моим подругам, мне не удавалось забыть о своей боли. Мне все время хотелось сделать хоть что-то, что порадовало бы меня, облегчило бы тяжесть на душе. Часто этим «чем-то» были мысли о том, что я могла бы купить. Вот что происходит, когда разбивается сердце. Вы пытаетесь исцелиться и решить все остальные проблемы в вашей жизни – даже те, которые на самом деле и не проблемы вовсе.