— Я ни к кому не пойду! Мне тут интересно.

— А я думал, тебя шеф и зарплата устраивают, — буркнул разом подобревший после вовремя купированного стресса Степаныч, рухнул в жалобно скрипнувшее кресло и захрустел печеньем.

— И они тоже, — торжественно заверила Надя начальника, добавив к вазочке с печенюшками вазочку с конфетами. Почему-то босс больше всего на свете любил обычные рот-фронтовские батончики и «Кара-Кум». Добавлять, что ее ужасно забавляют «орательные» концерты шефа, девушка не стала. Ведь Степаныч считал себя великим, грозным и ужасным. Самое забавное, что таковым его воспринимала большая часть сотрудников офиса и работяг, отказывающихся эффективно работать без животворящего пенделя, сдобренного доброй порцией мата.

В остальном рабочий день не принес ничего волшебного и экстраординарного. Надя, укрывшись за монитором, стойко вынесла искренние, восхищенные или чуть завистливые охи-ахи коллег, жадных до зрелищ. Едва по офису пронеслась весть о ее прическе, народ косяком повалил в приемную. Адрес и имя талантливого парикмахера Надюшка не скрывала и, очевидно, сделала «Шику» вкупе с Саней не только эффективную рекламу, но и кассу на полгода вперед.

Для самой же девушки ничего кардинально не поменялось. Почта, звонки, компьютер и оригинальные запросы Степаныча из разряда «не знаю, где и как, но найди, потому что надо», шли своим чередом. Сегодня, к примеру, она искала генеральскую фуражку на день рождения закадычному приятелю шефа. Кстати, такие закидонистые вопросики Надька в работе любила больше всего. Именно это ее и привлекало в скучной офисной жизни. Ну и еще забавные задачки от хозяйственных тетушек-бухгалтерш, всем косяком из семи душ подкармливающих очень худую и ценную помощницу, совершенно не сведущую в цифрах и одновременно обладающую удивительным даром находить в их отчетах неправильные и ненужные.

Силы с очередным удивительным делом не беспокоили, зато мама, заканчивающая работу на час раньше, была дома и приготовила для дочери не только ужин, но и скандал. Конечно, как всякая настоящая мама, она дождалась, чтобы Надя, однозначно чувствовавшая неладное, покушала. И только после этого уволокла ее в гостиную со зловещими словами: «Нам срочно нужно поговорить!»

Но говорить сразу не начала, только заметалась по ковру, теряя от волнения тапки. Лишь потом выпалила:

— Анатолий Хоботков вчера разбился! Насмерть!

— Толя? — удивленно переспросила Надя, сообразив, отчего дергается и колется чем-то красно-коричневым с привкусом прокисшего салата ее обычно спокойная, благоухающая домашней шарлоткой с корицей мама.

Почему-то мысли о чужой или собственной смерти сильно пугали даже самых невозмутимых людей. Надежде это всегда казалось очень странным, но она привыкла и записала загадочный факт в разряд существующих, нелогичных и не поддающихся объяснению.

— Толя, — подтвердила мама Вера и, сурово сдвинув брови, выпалила: — Света, соседка, мама Маришки, твоей бывшей одноклассницы, звонила. Говорила, что он жаловался Катерине, то есть Катерине Петровне, своей маме, что ты его выцветающим обозвала. Надя, ты как-то увидела приближение смерти и не предупредила человека? Да, я знаю, он дразнил тебя в школе, но одно дело детские обиды, а другое…

Вера уронила воздетые руки и беспомощно уставилась на свою странную, удивительную дочь.

— Мам, я не Нострадамус. Сказала тогда лишь то, что видела. Толя выглядел блеклым, пыльным, будто выцветающий снимок. Но откуда мне было знать, что это его смерть так покрасила? Помнишь, летом дедушка Федор, наш сосед, умер. Так он за неделю до смерти так сиять стал, точно звезда. И улыбался, будто чуда ждал…

Настал черед Надежды беспомощно пожимать плечами.

— Отчего же так? — растерянно пролепетала мама, обычно не углубляющаяся в метафизику при беседах с дочкой. Возможно, из опасения услышать что-нибудь эдакое, способное заставить навсегда потерять покой, сон и комплекс надежно устоявшихся представлений о мире.

— Не знаю, — снова призналась девушка, ничуть не стесняющаяся собственной неосведомленности. — Жизнь у каждого своя. Одинаковых не бывает, потому и смерть, наверное, тоже у каждого особенная. Если б я поняла, что увидела, я бы рассказала, наверное…

— Наверное? — удивилась Вера.

— Наверное, — подтвердила Надя и, вздохнув, постаралась объяснить свою точку зрения: — Люди боятся смерти. Даже если бы Толя мне поверил, как провел бы отмеренный срок? В страхе, пытаясь всеми силами избежать неизбежного, или потратил бы его на улаживание дел, прощание с родными? Мне кажется, бездарно спустил бы на первое, изнывая от ужаса перед неотвратимым. Стоило его пугать, мамуль?

— Не знаю, дочка, — согласилась мать, присела рядом на диван и крепко-крепко обняла свою девочку. — Я, признаться, поначалу подумала, что ты нарочно не объяснила, и испугалась… Нет, не того, что ты такое видишь, а что не сказала, когда могла, из вредности или мести. Это на тебя совсем не похоже. Ты у меня никогда злой не была.

Надя прижалась к родному плечу и умиротворенно засопела. Все уладилось, с мамой рядом снова стало уютно и очень спокойно, вернулся запах пирога.

Сегодня встречи с подругой не намечалось. Люба позвонила еще утром, до работы, и взахлеб вывалила на Надюшку массу информации о своем новом длинноволосом увлечении из кафе. Заверила, что обо всем расскажет поподробнее (хотя куда уж больше?), но не сегодня. Сегодня вечером она как раз снова встречается с НИМ и идет гулять. В кино они уже были, в музеи ходить нынче не модно, ночные клубы приелись, так что отправятся шататься по улицам.

Надя с легким сердцем благословила Любу на променад с парнем, а сама тоже решила прогуляться после ужина. Не с парнем, конечно, а за хлебом. Этот продукт наперегонки с молоком умудрялся кончаться в семье самым коварным образом в самый неожиданный момент. Казалось, вот он, запас: пара булок и багет, а глянешь, и его уже нет. Только задумчиво покусывает нижнюю губу мама, припоминая, что она насушила сухариков, сделала гренки, пустила мякиш на котлетки, а на молоке сварила кашку.

Глянув в стратегические запасники квартиры, Надежда предпочла пойти в магазин сейчас, вечерком, а не тогда, когда ей самой срочно надо будет в другое место.

На улице все еще было почти тепло. Коварная стылость осени не успела завладеть городом. На стоянке у небольшого супермаркета оказалось почти пусто. В такую погоду даже заядлые любители колес предпочитали пройтись пешком. Впрочем, не все. Один в накинутом на серый костюм модном плаще как раз захлопывал дверь «ниссана».

Повернул голову, увидел случайно Надю, разулыбался, оживился и завопил на всю стоянку:

— Надежда, добрый вечер!

И чуть ли не вприпрыжку подбежав к ней, подхватил под локоток.

— Сменила прическу? Тебе идет!

— Добрый вечер, Вадим Георгиевич, — чуть настороженно поздоровалась Надюха. Не привыкла она, чтобы так бурно и почему-то со странной смесью синеватой искренности и ржаво-коричневого расчета радовались ей при встрече малознакомые люди.