– Это ты про радиацию? – не отставал Иваныч, поднимаясь и раскачиваясь уже не только голосом. – А я вот слыхал, что не так ужо, чтобы… Это американцы пужають, чтоб все, значит, против нас… А врач один так специально туда поехал, и его там снимали, что ничого опаснага…

– Врачу тому, полагаю, хорошо отбашляли за эту съемку. – Йеф будто бы и перестал глотать да изменять звуки, впрочем, как и всегда…

– Никто не станет за гроши рисковать своим здоровьем, – не согласился Степаныч. – Ни за якия гроши…

– Да-а? – засмеялся Йеф, критично оглядывая стол. – А я вот вижу, что даже и забесплатно… даже сами доплачиваете…

– Это ты против нашего питья и за трезвость? – уточнил Степаныч.

– Ну, можно и так сказать…

– Во! – Степаныч радостно хлопнул ладонью по столу. – Что я казал? Не дають опохмелиться…

– Дима, – позвал Йеф, убедившись, что вопросов к нему больше нет. – Идем к нам, – попросил он появившегося из-за котлов Угуча. – Нам с Надеждой Сергеевной надо отлучиться. Побудь с Данькой, пожалуйста… Пообедаете, почитаете…

– Слухай, Ильич! – снова окликнул Йефа Иваныч. – Говорят, к табе тесть едет, а ты яго не очень…

– Приехал уже, – буркнул Йеф. – Вон под Богушевском решил машину помыть и завяз в озере… Прислал зов о помощи – едем вытаскивать…

– А еще говорят, что он отставной офицер КГБ, – любопытствовал Иваныч.

– А я слыхал, что отставных там не бывает, – пояснил Йеф и уже к Угучу: – Пошли, Дим?..

– Давай, Ильич, мы на тракторе… – от доброты душевной предложил Степаныч. – Дернем твово тестя на раз-два…

– Так вы же…

– В смысле – выпивши?.. Когда это кому мешало?!

– Не, Степаныч, спасибо… Я найду что-нибудь в Богушевске…

* * *

Угуч любил, когда его оставляли с Данькой. Правда после обеда Данька глотал какие-то сонные пилюли, точнее говоря, пилюли были для другого, а по совместительству вырубали Даньку в сон. Но и в этом не было ничего плохого, потому что Угуч в последнее время пристрастился разглядывать картинки в книжках. Это они его надоумили нарисовать Надежде Сергеевне свое письмо картинкой, а не буквами… Буквы когда еще одолеешь, а картинка вот она – глядь и все понятно…

Но этим он займется потом, когда Данька уснет, а пока Данька не спит, Угучу еще лучше, чем при нем сонном глядеть книжки, потому что всегда интересно и всегда неожиданно.

Усидеть на одном месте Данька не мог, хотя именно это и было предназначено ему судьбой. По своей неугомонности он далеко опережал всех известных Угучу людей в целом мире. Даже Махана, который и во сне продолжал куда-то бечь и чего-то доказывать, а может и врать. К тому же Махан фантазировал все больше впустую – про всякие свои победы над выдуманными врагами (того р-раз, этого вырубил, и – ноги), а Данька рассказывал не про свои враные приключения, а про героев, которые такие героические, что их даже описали в разных книжках, – рассказывал почти так же интересно, как и сам Йеф, а может даже и лучше, потому что всяких непонятных слов в его рассказах было значительно меньше. Наверное, Данька иногда и привирал, но не чтобы выделаться, как это делал Махан, а для выгоды героев, о жизни которых он сейчас вспоминал. Это были очень хорошие люди, и хотелось, чтобы все у них складывалось наилучшим образом и они преодолели все напасти – победили напрочь своих врагов и обязательно остались живы. Но в рассказах Даньки чаще всего герои гибли, правда никогда не сдавались… «Как неправильно все устроено в мире: хорошие люди помирают, а все остальные живут вокруг, и никакая хвороба их не берет…»

«Подумаешь!» – ставил неизменную точку Махан в окончании очередной истории – ему было необходимо перетянуть внимание на себя.

А вот Даньке не надо было ничего перетягивать – он легко и естественно оказывался в центре компании, чему смертельно завидовал Махан: ему-то приходилось для этого шумно махать руками, ругаться громче всех и нападать чуть ли не с кулаками на того, кто отвлекся и не внимает Махановым словам целиком и полностью. И чего Махан совсем не умел – это увлечь за собой своих приятелей, одноклассников или даже корешей по всяким шкодам. Он мог уволочь кого подальше от любопытных глаз и там чего-нибудь втирать в уши, придерживая, чтоб не убег, но организовать какое-то захватное мероприятие был не в силах, в отличие от Даньки, который, осененный какой-то идеей, сначала задумывался, а потом предлагал провернуть очень лихое дельце – иногда и опасное, но завсегда с приключениями, не слабже и тех, что случались с героями из его книг…

Махан и тут говорил свое предсказуемое «подумаешь», но быстро просекал все выгоды нового Данькиного замысла и с головой включался в организацию дела, по обыкновению, держа фасон, будто именно он главный командир предприятия, а Данька у него – первым помощником и ученым советником…

Ах, как хотелось Махану сдвинуть Даньку и стать взаправду самым главным выдумщиком в интернате! Если бы не Угуч, то Данька бы ни в жисть не угнался на хлипкой коляске за ихней компанией. Объяснений про Недоделка и ездючих на нас жидах тупой Угуч не просек, к немалому удивлению Махана. Приходилось придумывать более хитроумные планы по устранению Угуча и полной победе над Данькой. Да и при Угуче Махан не оставлял надежд на победу…

Прошлой осенью по первому утреннему инею Махан сговорил всю большую компанию интернатовских дружбанов отправиться в дальний лес, чтобы отрыть разные сокровища. Большая компания – это почти все пацаны из Маханова шестого плюс сыны разведчиков, что в Америке, да несколько пацанов из седьмого и восьмого, которые вечно крутятся возле Даньки в ожидании чего интересного. Следует сказать, что седьмой и восьмой были почти сплошь девчачьи, а пацаны этих возрастов оказались в недоборе: домашних не подвезли, а детдомовские – не меньше десятка – парились в дурке за всякие провинности, и если выберутся оттуда в ближайшее время, то не факт, что снова попадут в этот интернат, – могут оставить в детдоме, несмотря на бронхи с легкими, потому что перевод в интернат – это вроде поощрения, как грамота на стене или вымпел на парте…

В общем, такая вот компания, и кентавр Дим-Дан в придачу.

* * *

Рыли до темна. Лопаты, позаимствованные с пожарного щита, припрятали в кустах и вернулись назавтра. Несколько дней и в разных местах, в зависимости от уточнений Махана и его памяти, упорно изгрызали лесной грунт. Ну хоть бы они уже отыскались, эти Махановы сокровища, – так они всем надоели!..

В блужданиях по дальнему лесу компания таяла, как таял утренний иней, а потом, наконец, лег снег, и поиски сами собой заглохли. Только завхоз Дмитрий Степанович долго еще ходил по классам и спальным комнатам, выискивая гадину, что умыкнула нумерованные лопаты с пожарного щита…

А в другой раз, уже по весне, Махан прикалывал в узком кругу детей чекистов байку про то, как люди получают в жизни самый большой кайф. И это вовсе не про то, о чем все сразу подумали. Оказывается, достаточно человека – хоть кого – немного придушить… не до конца, а чуток, чтобы он в обморок – брык! – и там, в этом обмороке, он кайфует и тащится, как удав по жужелке… А потом по щекам его – хрясь! хрясь! И он опять как новенький…