– Я?! – На глаза Джин навернулись слезы. – Послушай, что происходит? Ты нарочно выбрал этот день, чтобы испортить мне настроение? Чтобы дать мне почувствовать всю мою никчемность? Назвал меня бесчувственной, сейчас обвиняешь невесть в чем. – Она тряхнула наволочкой. – Как думаешь, для кого я это глажу? Для тебя, дорогой! А ты об этом даже не задумываешься. – Немного помедлив, Джин добавила: – Похоже, ты не отдаешь себе отчета в том, что все это сказывается на Тиме.

– Все это? Что конкретно? Наши периодические размолвки?

Джин состроила гримасу.

– Ох, ну не надо! Не притворяйся, будто не понимаешь, что я имею в виду. Размолвки – это мягко сказано. Наши отношения стремительно ухудшаются, и ты это прекрасно осознаешь. Мы постоянно пребываем в раздраженном состоянии, а Тим, кстати, это чувствует.

Энди пристально взглянул на нее.

– Тим сам говорил тебе что-то на этот счет?

– Нет, но не обо всем нужно говорить. Не забывай, что у женщин чутье на подобные вещи.

Энди напряженно замер.

– Хочешь сказать, что, будучи мужчиной, я не в состоянии понять ребенка? Что я плохой отец?

– Ты плохой отец? – удивленно повторила Джин. – Не глупи.

– Нет-нет, постой, не уклоняйся от разговора! Мы оба приемные родители Тима, и по-твоему выходит, что ты справляешься со своей задачей лучше, чем я?

Джин открыла было рот, чтобы возразить, но вдруг услышала сбоку какой-то шорох. Повернувшись, она увидела на пороге Тима. Он щурился на свет и выглядел очень бледным.

– Что-то случилось? – с дрожью в голосе спросил он, переводя взгляд с Джин на Энди и обратно.

– Нет, солнышко, все в порядке, – сказала Джин. – А почему ты спрашиваешь?

– Мне показалось. Я спал, и меня разбудили ваши голоса. – Тим посмотрел на Энди и тут же перевел взгляд на Джин. – Папа сердится?

– Ну что ты, сынок! – нарочито бодрым тоном произнес Энди. – Мы с мамой говорили… мм… о работе. Да, только и всего. Идем, я тебя снова уложу в постельку.

Он встал и двинулся к Тиму, но тот поспешно шагнул к Джин.

– Мам, а можно мне водички из холодильника?

– Конечно, солнышко, только много не пей, ведь ты знаешь, от холодного у тебя болит горло. Давай-ка я сама тебе налью…

Обняв Тима за плечи, Джин повела его в коридор, но на ходу все же успела многозначительно взглянуть на помрачневшего Энди.

Всю ночь Джин гадала, что успел услышать Тим из ее разговора с Энди, но ответа не нашла. Оставалось дождаться следующего дня.

Но утром Тим спустился к завтраку в хорошем настроении, держался как всегда и выглядел как обычно. Во всяком случае, глядя на него нельзя было сказать, что вчера случился какой-то инцидент.

Вероятно, он или не услышал фразы о том, что мы его приемные родители, или не понял, о чем идет речь, решила Джин.

Эта мысль немного успокоила ее. Она искренне любила Тима и не хотела, чтобы он страдал из-за размолвок взрослых.

Несколько дней все было спокойно, но потом у мальчика наступила реакция. Весь вечер он был подозрительно тих, рано отправился в свою спальню, а когда Джин поднялась следом, чтобы пожелать ему спокойной ночи, не попросил почитать о приключениях робота Малькольма.

Видя, что с Тимом все-таки что-то происходит, но не зная, как поступить, Джин как обычно поцеловала его, поправила одеяло и направилась к выходу. Она уже открыла дверь, когда за спиной раздалось негромко:

– Мам!

Джин обернулась.

– Что, солнышко?

Несколько мгновений Тим молчал, потом, словно через силу, спросил:

– Теперь вы с папой все время будете ссориться?

Джин прикусила губу. Вот оно! То чего она все эти дни боялась.

– Ну что ты, малыш, мы не ссоримся. – Джин вернулась к кровати Тима. – С чего ты взял?

– Ссоритесь, я знаю, – не по-детски тоскливо вздохнул Тим. – Раньше этого никогда не было, а сейчас постоянно. Просто иногда вы делаете это потихоньку. А то и молча.

Устами младенца… – подумала Джин, и ей почему-то стало неловко.

Больше всего она хотела быть искренной с Тимом, но в то же время вести себя следовало так, чтобы он не расстроился. Выполнима ли подобная задача?

– Понимаешь, солнышко, у нас с твоим папой сейчас нелегкий период, – сказала Джин, присаживаясь на край кровати. – Порой такое случается. Взрослые устают… на работе и вообще… и изливают раздражение друг на друга. Но ты не переживай, все уладится. Обязательно.

– Но почему вы такие сердитые? – тихо спросил Тим.

– Мы не сердитые, – машинально возразила Джин.

– Я же вижу… Это из-за меня? – Голос Тима понизился до испуганного шепота.

– Из-за тебя? Боже правый, с чего ты это взял?!

Хоть смейся, хоть плачь, промелькнуло в голове Джин.

– Ну, я подумал и решил, что…

– Солнышко, ты вообще здесь ни при чем! – горячо произнесла Джин. – Говорю тебе, все дело в усталости… К тому же у папы на работе возникла проблема с одной пациенткой. Так что, поверь, к тебе все это не имеет никакого отношения.

– Тогда почему вы всегда умолкаете, когда я захожу в комнату? – тихо спросил Тим.

Джин стиснула зубы. В наблюдательности мальчугану не откажешь!

Помедлив, она погладила Тима по голове.

– Тимми, послушай меня. Все наши беседы с папой никак не затрагивают тебя – ни того, что ты говоришь, ни того, что делаешь. Поэтому мне не нравятся твои размышления на этот счет, понимаешь? И папе они тоже не понравятся. Постарайся выбросить подобные глупости из головы.

Тим немного подумал, потом с неохотой произнес:

– Ладно.

– Вот и молодчина. А сейчас поворачивайся на бочок и спокойно засыпай.

– Да, мама.

После того как, устроившись поудобнее, Тим закрыл глаза, Джин потихоньку покинула спальню. Однако, закрывая за собой дверь, она осознавала, что это далеко не конец. В ее голове вертелась мысль о необходимости срочно предпринять какие-то действия ради спокойствия Тима.

Поговорю с Энди, решила она.

Она нашла его на веранде, освещенной лампой, вокруг которой вились мошки и ночные мотыльки. Он сидел в плетеном кресле с бутылкой кока-колы в руке и взглядом, направленным в глубь темного сада.

Приблизившись к нему, Джин тихо опустилась в соседнее кресло. Прошло не меньше минуты, прежде чем он повернулся и посмотрел на нее.

– Не возражаешь, если я посижу с тобой? – спросила Джин.

Энди качнул головой.

Вокруг стояла какая-то странная тишина, в саду царило спокойствие, но во всем этом ощущалось некое ожидание – словно что-то должно было случиться.