Продолжение их диалога напоминало реплики дурной пьесы. «Ты с ума сошел? О чем ты говоришь!» «Он сам сказал мне сегодня утром.»

«Нет, ты сошел с ума. Это невозможно, я тебе не верю…» «Ах, не веришь, не веришь! Ты с ним виделась?»

«Нет».

Эта ложь в устах Надин прозвучала искренне.

«Нет? Значит, ты еще не знаешь? Послушай, Надин, послушай, милая, у меня голова кругом идет, я сам себе не верю, земля уходит из-под ног! Он! Я подумал было, что это какая-то маскировка. Побежал к Мужену, он уже знал. Твой муж предатель. Ты не должна быть с ним».

Песня о женщине в белом, в белом, в белом перекрыла взволнованный голос молодого человека. «Я не должна страдать из-за него, – подумала Надин, – большой ребенок, который ничего не знает, не понимает, не желает видеть…» Обхватить руками его голову, поцеловать в глаза, сказать: «Бедный мой милый, это так ужасно, успокойся, не суди. Саша никогда не предаст, он страдает больше тебя, больше, чем мертвые, ибо совесть его не может молчать… Вот в чем все его преступление.» Она полными слез глазами посмотрела на Алена:

– Какой ты красивый, Ален.

Но она видела, что черное авто остановилось в дюжине шагов от них. Из него никто не вышел, на улице, к счастью, было много прохожих, вдалеке даже виднелся полицейский, похожий в своем мундире на каменное изваяние. Она произнесла четко, как если бы передала заученное наизусть послание; Ален знал эту манеру, ведь они работали вместе:

– Я тебе не верю, Ален. Ты говоришь совершенно безумные вещи. Я выясню это… что это за дурацкие слухи. Может, Сашу оклеветали… Мы завтра увидимся. Оставь меня и успокойся.

Он тоже долго смотрел на черное авто (пауза показалась ему бесконечной); повернул голову, увидел полицейского, оглядел прохожих – некоторые из них, быть может, только ждали условного знака. Дверь бистро открылась, выпустив несколько парочек, которые смеялись и слегка покачивались после банкета. Мужчина обнимал полное тело женщины в шелковом бордовом платье. «В белом, в белом, в белом, женьщи-ина!» Надин воспользовалась момента и почти прокричала:

– Уходи!

Резко повернувшись, она почти побежала прочь. Позади слышались торопливые шаги, женские каблуки стучали по мостовой, она искала в сумочке браунинг, ерунда, но все же лучше, чем ничего, можно, по крайней мере, поднять шум… Это была всего лишь возвращавшаяся с банкета пара. Они, покачиваясь шли вдоль стены, мужчина обнимал женщину за шею. При свете фонаря Надин увидела помятые и бледные лица. Эти вне подозрений! Браунинг не понадобился. Через долю секунды Надин была уже возле полицейского. Помятые лица качнулись в сторону. Из горла Надин вырвался смех облегчения, как в прошлом, когда просвистевшая пуля сбросила конника в зеленую воду Урала. Но неожиданно смех оборвался, словно черный камень шлепнулся в лужу. А что, если это не настоящий полицейский? Запросто. У него добродушное красное лицо пропойцы, но это еще ничего не доказывает.

Эта улица была более освещенной и оживленной. Рядом тронулся с места автобус. Надин вскочила на подножку, чемодан и сумочка стесняли движения, она потеряла равновесие, пытаясь поднять отгораживающую салон цепочку. Кто-то подхватил ее за локоть, поднял, уступил место. «Так, мадемуазель, можно испортить себе личико… А это было бы досадно, знаете ли…» Улыбающееся лицо мужчины странно вытянулось, когда вместо своего маленького черного портмоне Надин, с застывшим взглядом синих глаз, достала из сумочки дамский браунинг. Мужчина тихо шепнул ей: «Уберите обратно эту игрушку». Надин закрыла сумочку и рассмеялась. «Ах, черт! Вы его так любите, мадемуазель, а он негодяй?» Она заметила полный выбритый подбородок, циничные и одновременно ласковые карие глаза, галстук в золотистую полоску. «Нет, – сказала она непринужденно, – но женщины иногда ведут себя очень глупо. Вот и все». Автобус пробирался по залитой огнями Гаврской площади.

* * *

В гостинице на улице Рошешуар Надин подошла к портье. «Я мадам Ноэми Баттисти», – уверенно произнесла она. Портье занимался другими постояльцами, но искоса посмотрел на Надин с едва заметным неодобрением. «Номер 17, четвертый этаж налево, воспользуйтесь лифтом, мадам». Надин взглянула на него с деланным безразличием, но внимательно, это придало ей какое-то нечаянное очарование. «Эта малютка врет как дышит, да-да, – подумал портье Гобфен, – или я чего-то не понимаю. А месье Баттисти-то рогат».

Саша открыл Надин, повернув ключ.

– Почему ты снял номер в этой лавочке, Саша? Портье – какой-то кашляющий осведомитель, это точно, или тайный сводник, что тоже вероятно…

Саша рассмеялся и спокойно обнял Надин.

– В мире полно мелких негодяев, их не стоит воспринимать всерьез. Здесь довольно чисто и недорого. Каждую ночь квартал заполняется народом. Если меня будут искать, то скорее уж на Левом берегу или в районе площади Этуаль.

Симметрия лица Надин нарушилась, будто он смотрел на нее сквозь поток воды.

– Ну ладно, не буду больше думать об этом голубчике внизу… Но этот женский смех за стеной. Здесь попахивает нехорошими делами…

– И женщинами, – пожал он плечами.

Надин отстранилась от него, бросила сумку на одну из параллельно стоящих кроватей, так неловко, что браунинг выскользнул на желтое стеганое одеяло. Саша поднял его, положил обратно, заметив на синеватой стали свежие отпечатки пальцев.

– Ага, ты с ним игралась? Что-то случилось?

– Я испугалась. Нет, не совсем так, мне только теперь по-настоящему страшно. И эта подлая похоронная рожа сводника внизу, и эти потертые ковры в коридоре…

– Сводник – еще может быть, – попытался урезонить ее Саша, – но уж точно не могильщик. Не преувеличивай.

Надин резко провела руками по лицу, стремясь стереть воспоминания о темной улице, черной машине, покачивающихся, враждебных лицах, опасности. Потом подняла глаза, расширившиеся, с нехорошим блеском.

– …Они пели «Женщина в розовом, в розовом», нет, «в белом, в белом»… Я думала, все кончено… Кончено для меня…

И более спокойно добавила:

– …Что я тебя больше не увижу… Ах, мне уже лучше…

Две стоявшие на столе лампы отбрасывали теплый свет, окруженный враждебной тьмой. Саша зажег верхнее освещение: три анемичных светильника в форме розовых тюльпанов. Не свет, а желто-розовый туман заполнил комнату. Сидевшая на кровати Надин отвернулась. На шее пульсировала жилка, волосы слегка подрагивали. Он видел в зеркале отражение ее спины, опущенные плечи, вытянутую руку, ладонью опершуюся на покрывало… В этой шее, плечах, руках, во всем ее облике он увидел страх и, быть может, нечто хуже страха. Затем преодолел смутное раздражение и заговорил бодрым голосом: «Ну вот, Надин, теперь нам нечего бояться… Ты кого-то встретила?» (Подозрение.) «Мы же давние