— Я тут только посмотреть хотел… — попытался оправдаться я.

— А чего посмотреть? На железо тут смотреть? Или ты что-то замышлял? А ну-ка, признавайся…

Груша замолчала, а потом расхохоталась совершенно бесшабашным образом.

— Я поняла! — выкрикнула она сквозь смех. — Ты решил удрать, Тимоня. Но только такой идиот, как ты, мог решить, что можно удрать на грузовом корабле. Ты разве не знаешь — на грузовиках ведь действует протокол безопасности, ни один человек не может без специального разрешения пройти на грузовик. Ну ты и дурак, Тимоня!

— Сама ты дура! А еще инженер… Мы сидим под погрузочной рамкой, тебе это ничего не говорит? Да ты бы и на пять метров к кораблю не подошла, не то что к погрузочной рамке! Автоматика не работает!

— Как такое может быть? — растерялась Груша. — Я что-то не понимаю…

И тут же по периметру терминала побежали зеленые огоньки, что означало одно — старт.

— Что это? — Груша огляделась.

На самой рамке тоже замигали огни, в шлеме прозвучал приятный равнодушный женский голос:

— Внимание! Автоматический лихтер LC 274 начинает процедуру старта. Соблюдается протокол «Омега». Во избежание инцидентов предлагается всем отойти минимум на пять метров от лихтера. Внимание! Автоматический лихтер LC 274 начинает процедуру старта. Соблюдается протокол «Омега»…

— Что это? — повторила Груша.

— Что, что… Старт, дура! — сказал я.

Я резко распрямился и боднул Грушу в подбородок. Моя мучительница упала.

Грузовая рамка начала втягиваться.

— Сама целуйся со своей кувалдой! — крикнул я на прощание и запрыгнул на рамку.

Груша зашевелилась. Удивительно крепкая она, Груша. Другой бы еще валялся после такого удара, а она уже поднимается.

— Привет гляциологам! — добавил я.

Груша встала, помотала головой, как боксер после нокаута. Я на всякий случай отодвинулся вглубь. А то ведь у нее хватит ума меня за ногу цапнуть. Зубами.

И вдруг Аполлинария Грушневицкая подпрыгнула, уцепилась за рамку. Я попытался ее столкнуть — не получилось.

Корабль плавно пошел вверх.

— Спрыгивай, дура! — крикнул я. Но Груша была упорна. Она подтянулась и влезла уже наполовину.

— Прыгай же!

Груша выбросила вперед левую руку, ухватилась за техническую лесенку.

Рамка втягивалась. Еще минута, максимум полторы. И все.

Груша это поняла и все-таки попыталась спрыгнуть. Но тут прищепка с правого рукава застряла между ступеньками лесенки, комбинезон распустился, и Груша повисла на рукаве. Я попытался сдернуть рукав, но комбинезон зацепился крепко.

Рамка продолжала закрываться, автоматика грузового люка не работала. Сейчас терминал закроется окончательно, и Груше отрежет руки. Груша полетит вниз. Мы поднялись уже почти на триста метров, а Груша полетит вниз. Но не расшибется. Потому что она замерзнет по пути — комбинезон разгерметизируется. Вокруг ведь вакуум, и прежде чем долететь до поверхности Европы, Груша превратится в лед. Но еще раньше ее легкие взорвутся от вакуума. На лед Европы упадет другой лед, лед из Груши. Упадет и разлетится маленькими красными кусочками…

Это все я очень быстро подумал, представил.

Груша уставилась на меня выразительным взглядом. Попросить о помощи ей не позволяла ее гипертрофированная гордость, но зыркнула она пронзительно.

Я дернул Грушу вверх. Нет, комбинезон зацепился крепко.

Я потянул изо всех сил.

— У-р-ру! — промычала Груша.

Меня вдруг оттолкнули в сторону. Пустота меня оттолкнула.

Барков. Это был Барков. Невидимый. Он ругался. Какими-то незнакомыми, но явно страшными словами.

— Какого черта вы здесь? — рявкнул он уже понятно.

— Кто это? — завизжала Груша.

Невидимый нож срубил лесенку, пустота обхватила Грушу за голову и втащила ее на рамку. Секунд всего за пятнадцать до того, как терминал закрылся окончательно.

Груша стонала. Как бегемот в высохшем болоте. Непонятно, от чего. Наверное, от общей нервной перегрузки.

— Что вы тут делаете? — завопила пустота.

Из пустоты вывалился шлем.

— Я лежу, она стонет, — кратко ответил я.

— Так… — Груша перестала стонать, села на палубе, тоже свернула шлем и официальным голосом заявила: — А ну-ка, немедленно появись!

— Не могу сейчас, — ответила пустота. — Минуты через три.

— Минуты через три я вас раздавлю! — Груша поднялась на ноги. — И видимого, и невидимого! Разверните корабль!

— А я спрашиваю, — продолжал злиться невидимый Барков, — почему вы здесь?

— А я приказываю, — не слышала его Груша, — развернуть корабль! Немедленно! Немедленно разверните корабль!

Я рассмеялся. Прибрал шлем и опять рассмеялся. Идиотская ситуация: я между разгневанной дурой и невидимкой.

— Что ты смеешься? — рявкнула Груша. — Что тут смешного?

— Над тобой смеюсь, — сказал я. — Ты не пилот, ты гондольер какой-то… Гондольерша…

— Сам ты гондольер! — взбесилась Груша. — Ты вообще… Ты нас втравил… Думаешь, я не знаю, что нельзя изменить программу автоматического грузовика? Теперь мы будем лететь неизвестно куда! Когда этот объявится?

Я похлопал в ладоши.

— Ты догадливая, — улыбнулся я. — Только вовсе не…

Груша не пожелала дослушивать.

— Куда ты вообще нас затащил? — Она схватила меня за шею. И принялась совсем по-настоящему, так что у меня даже зубы затряслись, душить.

— Хватит! — громко попросил Барков.

Но Груша не собиралась прекращать, Груша душила.

— Хватит! — уже заорал Барков.

И проявился. Разом. Возник.

Руки на моей шее разжались.

— Давайте поговорим спокойно, — сказал Барков. — Спокойно! Все!

Груша согласно кивнула.

Ну и я тоже кивнул. А чего мне было беспокоиться? Напротив, мне надо было радоваться. Я покинул тоскливую, скучную, ледяную Европу и сейчас, скорее всего, направлялся на Зарю. То, что произошло, было вообще самое веселое из случившегося со мной за последнее время. Так что я был спокоен. И вообще нервничать в ближайшее время не собирался. Конец воспитанию трудом! На Заре никто не трудится! Заря — курорт для бездельников!

— Я буду спрашивать, а вы отвечайте, — строго сказал Барков. — Потом будете спрашивать вы. Вопрос первый. Как вы здесь оказались?

— Просто, — лучезарно ответил я. — Ты, значит, рванул на Зарю, а мне тут в пещерах прозябать? Нет уж, не дурак! Пусть наша красавица сама антифризом захлебывается…