на заднем сиденье с пустым отсутствующим видом, не взволнованный и не особенно напуганный, как будто его эмоциональный диапазон начал сужаться. Интенсивность его прежних чувств ушла. Он выглядел пассивным, в его поведении появилась странная покорность судьбе, которая вскоре станет центральной чертой его характера.

Однажды в Барбертоне, я помню, Джефф, одетый в синие джинсы и полосатую футболку, играл с Фриски на заднем дворе нового дома. Казалось, он вернулся к беззаботным, полным жизни денькам в Пэммел-Корт. Вскоре после переезда он подружился с соседским мальчиком по имени Ли. Они с Джеффом обычно играли вместе во второй половине дня. В октябре перед Хеллоуином они решили вместе нарядиться в костюмы чертят и пойти колядовать, выпрашивая у соседей сладости. Джойс подала им «ведьмино зелье» из свежевыжатого апельсинового сока и имбирного эля, и они вдвоем отправились в путь по нашему кварталу от дома к дому. Перед уходом двое мальчиков встали вместе сфотографироваться, ярко улыбаясь в своих дьявольских костюмах.

На снимке Джефф слева, и нет никаких намеков на то, что через несколько лет жизнь маленького мальчика радикально изменит свой курс. Он кажется расслабленным, счастливым и совершенно беззаботным рядом со своим новым другом.

Я разглядывал эту фотографию много раз и не находил на ней ни малейшего намека на то, что всего через несколько лет моему сыну будет так трудно противостоять своей мании, что он, вооружившись бейсбольной битой, будет подстерегать понравившегося ему бегуна, чтобы нокаутировать его и, как он позже сказал, «возлечь с ним» – возлечь с его бессознательным телом. На фотографии нет ни намека на то, что он настолько страшится факта присутствия в его жизни живого человека, что способен вступить в контакт лишь с мертвецом.

Даже сейчас, когда я думаю обо всем, что произошло с тех пор, я задаюсь вопросом, возможно ли было остановить его путь во тьму. Очевидно, даже в его обуреваемом демонами сознании случались вспышки привязанности, когда что-то доброе и детское прорывалось сквозь окутывающую маску тотальной отстраненности. Был даже по крайней мере один случай, когда Джефф учился в третьем классе, когда он действительно обратился к кому-то за пределами семейного круга.

Эта женщина была помощником учителя, и я не знаю точной природы их отношений – знаю только, что Джефф проникся к ней определенной симпатией. Возможно, эта женщина каким-то образом подружилась с ним. Возможно, она пыталась пробиться сквозь изоляцию, видя растущую в моем сыне опасность лучше, чем Джойс или я. Возможно, это была не более чем улыбка или прикосновение, которыми она небрежно одарила Джеффа, и именно они показались ему чем-то чудесным и восхитительным.

Много лет спустя, когда я спросил Джеффа, почему ему понравилась именно эта женщина, он просто пожал плечами. «Думаю, она была мила со мной», – ответил он своим обычным безжизненным и монотонным голосом. Он не помнил ни ее имени, ни того, что она сделала такого, что заставило его полюбить ее больше других учителей. Как будто бы она была не более чем мимолетной тенью, слегка приятной, но не имеющей особого значения.

И поэтому я никогда не узнаю, что такого было в этой женщине, что заставило Джеффа откликнуться на нее. Я знаю только, что он откликнулся и сделал небольшой неловкий жест в сторону другого человеческого существа.

Это был не более чем детский подарок, миска с головастиками, которых Джефф поймал в ручье на поле за школой, где мы втроем с Фриски регулярно гуляли и играли в баскетбол по субботам, а иногда и в будни после работы. Он подарил их ей без всякого умысла, как выражение своей привязанности. Позже он узнал, что помощница передарила этих самых головастиков его другу Ли. В отместку Джефф пробрался в гараж Ли, нашел миску с головастиками и вылил моторное масло в воду, убив их.

Насколько я понимаю, это был первый акт насилия Джеффа. Один из направляющих тросов, который удерживал его в узде, внезапно соскользнул с крепежного болта, и на мгновение Темный Джефф, который рос вместе с моим сыном, внезапно проявился в виде маленького мальчика, наливающего моторное масло в миску с головастиками.

В последующие годы эта темная сторона становилась все более сильной в моем сыне, пока наконец не присоединилась к его зарождающейся сексуальности, а после этого полностью его поглотила.

Джефф во дворе дома своих бабушки и дедушки. Вест-Эллис, Висконсин, 1964 год

Глава третья

Я помню свою первую сексуальную фантазию. Мне было лет десять, и я начал читать про Лила Абнера[6]. Читая его, я невольно останавливался на рисунках крепких женщин с пышными формами. В моей фантазии я мечтал, что одна из них заключила меня в какие-то – нежные?.. – объятия. Это был еще не совсем секс, но я знаю, что корни этих мыслей уходили именно туда и что персонажи комиксов, а не реальные люди были первыми подлинными объектами моего зарождающегося сексуального желания.

В последующие годы все это изменится, и мои фантазии начнут смещаться к более предсказуемым объектам желания, женщинам необычайной красоты, которых я видел в журналах, или знаменитым певицам и кинозвездам. Мои фантазии станут, за неимением лучшего слова, «нормальными», и, пока я мечтал о белокурой девушке, которая жила дальше по улице, моя сексуальность постепенно приобретет те более богатые и зрелые аспекты, которые наконец позволили бы связать ее с любовью.

Иногда, когда я думаю о Джеффе в его девять или десять лет, я задаюсь вопросом, начал ли он так же двигаться к какой-то фантазии, пришедшей ниоткуда и постепенно обосновавшейся в его сознании. В психиатрическом заключении, которое я позже читал, мой сын утверждал, что его первые сексуальные фантазии случились примерно в четырнадцать лет, но я заметил изменения в Джеффе задолго до того, как он достиг этого возраста, и мне трудно поверить, что темные представления, какими бы расплывчатыми и бесформенными они ни были, уже не формировались в его разуме.

Во-первых, его осанка и общая манера держаться радикально изменились между десятью и пятнадцатью годами. Неуклюжий мальчик исчез, и его место заняла странно жесткая и негибкая фигура. Его ноги, казалось, сцеплялись в коленях, походка была вечно напряженная, он ходил шаркая.

В тот же период он становился все более застенчивым, и когда к нему подходили другие люди, делался очень напряженным. Часто он хватал маленькую палочку или травинку и начинал нервно наматывать ее на пальцы. Словно при общении он постоянно нуждался в некоем якоре… или оружии?

Все чаще и чаще он оставался дома,