— И ты, — желчно произнес Вексфорд, — будучи истинным жрецом медицинской веры, намерен свято хранить его диагноз в своем гиппократовском чреве.

— Конечно — было бы что хранить. Дело в том, что он так же здоров, как ты.

Крокер окинул взглядом массивное тело Вексфорда, посмотрел на красные прожилки у него на лбу.

— Даже здоровее, — серьезно прибавил он.

Вексфорд не без труда втянул живот и выпрямился в кресле.

— Удивительное дело. Я подумал, что у него рак; но должно быть, некая душевная мука «снедает жар его ланит»[13]. Вроде угрызений совести. Сколько ему лет?

— Ну… — Доктор Крокер поерзал.

— Эй, брось. Возраст мужчины — это не то, в чем он признается только за стерильной зеленой ширмой какого-нибудь шарлатана психиатра.

— Ему тридцать восемь.

— Тридцать восемь! А выглядит на десять лет старше и очень больным. Господи, да по сравнению с ним Майк просто подросток.

Две пары внимательных глаз уставились на Бердена, который скромно отвел взгляд, при этом немного красуясь.

— Не знаю, почему ты настаиваешь, что он болен. Просто много работает, вот и все. В любом случае он не выглядит таким уж больным или старым.

— Сегодня выглядел, — возразил Вексфорд.

— Шок, — предположил доктор. — А чего ты ждешь от человека, который только что узнал о смерти сестры?

— Именно этого и жду, если не считать, что он, похоже, ее смертельно ненавидел. Ты бы слышал, как любящий брат о ней отзывался. Такого неприятного субъекта, как Виллерс, мне уже давненько не попадалось… Ладно, Майк, за дело. Мы должны навестить нескольких дам, которые под воздействием твоей сексуальности и — не побоюсь этого слова — юношеского очарования растают и расскажут все, что нам нужно.

Втроем они спустились в лифте, и на ступеньках участка доктор распрощался с инспекторами. Ветер совсем стих, но Хай-стрит была усыпана мусором, который оставила после себя буря: сломанные ветки, крохотное пустое гнездо зяблика, сброшенное с высокого дерева, черепица со старых крыш.

Брайант выехал из города по дороге на Помфрет, а затем на развилке свернул налево к Майфлит Мэнор. Они проехали мимо Кингсмаркхэмской средней классической школы для мальчиков, больше известной как «заведение для сыновей йоменов[14], горожан и высших сословий, основанное королем Эдуардом Шестым». На летние каникулы вышеозначенные сыновья разъехались, и тюдоровский особняк из бурого кирпича выглядел непривычно заброшенным и аккуратным. Пять лет назад сзади и слева к основному зданию пристроили большое новое крыло — уродину, как называли его реакционеры, — поскольку в последнее время число йоменов и горожан угрожающе возросло, чего нельзя было сказать о высших сословиях.

Здание школы отличалось благородством и изяществом, присущим всем старинным домам, и большинство родителей в Кингсмаркхэме стремились пристроить туда своих отпрысков, решительно отвергая качество образования и удобства единой средней школы в Стовертоне. Кому нужна великолепная научная лаборатория из стекла и стали, зал с батутами или построенный по олимпийским стандартам бассейн, когда можно хвастаться знакомством с древними воротами и стертыми каменными ступенями, на которые ступала (правда, всего один раз) нога сына Генриха Восьмого? Кроме того, если ваш мальчик посещает Королевскую школу, как все ее называют, можно делать вид, что он учится в привилегированном частном заведении, умалчивая, что школа государственная.

Берден, чей сын поступил сюда годом раньше, выдержав сложный экзамен, несколько похожий на тот, что сдают по окончании начальной школы, сказал:

— Здесь преподает Виллерс.

— Латынь и греческий, если я не ошибаюсь?

Берден кивнул.

— У Джона латынь. Кажется, греческий изучают в старших классах. Джон говорит, что Виллерс часто работает после занятий, сидит в библиотеке. Это в новом крыле.

— Собирает материал для своих книг?

— Наверное. В школе замечательная библиотека. Я мало что в этом понимаю, но был там на дне открытых дверей, и она произвела на меня громадное впечатление.

— Джону он нравится?

— Вы же знаете этих мальчишек, сэр, — сказал Берден. — Маленькие чертенята называют его Старой римской виллой. Он умеет призвать их к порядку, я бы так выразился. — Отец, лишь сегодня утром откупившийся от сына полукроной, многозначительно прибавил: — Если хотите знать мое мнение, с этими мальчишками нужно быть построже.

Мысленно усмехнувшись, Вексфорд сменил тему.

— Меня интересуют ответы на три главных вопроса, — сказал он. — Почему Квентин Найтингейл принимал ванну в пять утра? Или почему делает вид, что принимал? Почему Шон Ловелл сказал, что вчера вечером смотрел по телевизору передачу, которую отменили в последнюю минуту? Почему Элизабет Найтингейл прекрасно ладила со всеми, кроме единственного брата?

— И почему, если уж на то пошло, у нее не было близких друзей?

— Возможно, были. Мы должны выяснить. Вот и Кластервел. Майк, ты случайно не знаешь, где бунгало Виллерсов?

Берден выпрямился и принялся смотреть в окно.

— Оно за границей деревни, ближе к Майфлиту. Дальше, еще минуту… Притормози, Брайант. Вот, сэр, немного на отшибе.

Слегка нахмурившись, Вексфорд окинул взглядом отдельно стоящее бунгало. Приземистый дом с двумя входами и двумя низкими фронтонами с эркерными окнами.

— Надо бы покрасить, — констатировал Берден, вспоминая свой симпатичный, почти полностью обновленный домик. — Прямо халупа какая-то. И приличный гараж Виллерс мог бы уж себе позволить.

Палисадник представлял собой сплошные заросли астр, причем одного цвета. С одной стороны дома длинная цементная дорожка, вся в трещинах и ямах, вела к сборному асбестовому гаражу с крышей из рубероида.

На дорожке прямо перед асбестовыми дверями стоял «Моррис майнор»[15], недавно вымытый — на кузове виднелись мокрые пятна, а в яме под задним бампером собралась лужица.

— Странно, — заметил Вексфорд. — Вашу сестру убили, вы лишаетесь чувств, получив это известие, а через пару часов у вас уже хватает сил, чтобы почистить и помыть машину.

— Это не машина Виллерса, — возразил Берден. — Он ездит на «Энглии». Это машина жены.

— А где его?

— Полагаю, все еще в Майфлит Мэнор или в этом жалком подобии гаража.