развитие событий подсказывает, что необходимые документы вскоре были выправлены. Переехав в Сталинград, Юра поступил там учиться на вполне законных основаниях, фигурируя в списках как Юрий Борисович Гусман. Из его воспоминаний:

Третья школа, третий этаж, третий класс. Мой третий класс. Сижу на одной парте с Просвировым, сыном директора Сталинградского тракторного.

Фасад школы № 3 по сей день смотрит на центральную, парадную проходную Тракторного завода. Это легендарное предприятие, растянувшееся вдоль Волги на несколько километров, в постсоветское время не просто захирело, а фактически самоликвидировалось. В 2005 году ВТЗ признали банкротом, после чего большинство цехов прекратили работу, многие из них были снесены. Остатки полезного оборудования вроде бы планировали переместить куда-то в другой регион, а опустевшую заводскую территорию думали отдать под жилищную застройку. Потом, похоже, намерения поменялись, и часть бывшего индустриального гиганта вновь оказалась под крылом у военных ведомств – видимо, в расчете на грядущий ренессанс.

Если же говорить о прошлом, то СТЗ имени Ф. Э. Дзержинского, введенный в строй в 1930 году, долгое время задавал тон в советском тракторо– и танкостроении. Собственно, такое двойное назначение, гражданское и военное, подразумевалось с самого начала, когда представители СССР вели только первые переговоры с американской фирмой Albert Kahn Inc. о проектировании предприятия. Американцы учли все пожелания и выполнили заказ в чрезвычайно сжатые сроки. Завод целиком собрали на территории США, затем аккуратно размонтировали и по частям, на десятках судов, переправили в «страну большевиков». На берегу Волги СТЗ возводился под присмотром заокеанских специалистов, они же руководили его запуском и на первых порах занимались сервисным обслуживанием, поскольку производственная «начинка» тоже была целиком западного происхождения. Все это, впрочем, не помешало причислить строительство завода к крупнейшим достижениям первой пятилетки. Вскоре, в 1932 году, советское правительство полностью разорвало контракты с фирмой Альберта Кана – и по СТЗ, и по другим «партнерским» объектам, коих в стране насчитывалось немало. Надо полагать, власти сочли отечественный персонал уже достаточно подготовленным, чтобы перестать платить валюту иностранным консультантам.

В дальнейшем этот флагман тяжелого машиностроения развивался, что называется, ускоренными темпами. Через несколько месяцев после начала войны он сделался основным в стране производителем танков Т-34, но осенью 1942‐го сам очутился в эпицентре военных действий (организовать его полноценную эвакуацию не успели). Сказать, что он сильно пострадал, – значит, совсем ничего не сказать. В областном архиве хранится официальный «Акт о причиненном ущербе немецко-фашистскими захватчиками и их сообщниками Сталинградскому Тракторному заводу Наркомата Танковой промышленности», составленный 28 июня 1943 года на 92 листах. Там с бухгалтерским педантизмом перечислены материальные утраты, понесенные предприятием – и общий ущерб оценивается в 611 млн рублей, «не считая расходов на эвакуации и реэвакуации». Обильно цитировать этот документ, пожалуй, незачем, но все же один короткий фрагмент приведем, памятуя, что Борис Израилевич Гусман был командирован в Сталинград конкретно для восстановления поселка Тракторного завода.

Все жилые дома заводского поселка разрушены или в результате прямых попаданий авиабомб, или сгорели от сбрасываемых вражеской авиацией зажигательных бомб. От попадания снарядов и мин, а также бомб вражеской авиации разрушено 380 домов и все культурные учреждения поселка, как то: кино, клуб, цирк, фабрика-кухня, школа завода, Механический институт, летний театр, детские сады, ясли.

Кинохроника того же 1943 года оперировала не статистической отчетностью, а лаконичными, но броскими констатациями. «Первенец пятилеток, Сталинградский тракторный, один из самых совершенных заводов советской страны, был превращен немцами в развалины, – сообщал голос диктора. – На заводе более или менее уцелел только один цех. Немцы сожгли и расстреляли все станки тракторного гиганта, и теперь они были годны только в лом, в мартен, на переплавку. Тракторный лежал разбитый и тихий и ждал, когда к нему придет помощь». Сказанное иллюстрировалось документальными кадрами – даже более выразительными, чем слова. Правда, финал короткого фильма пронизан оптимизмом: «И помощь пришла. Это была молодежь – 15 тысяч юношей и девушек, приехавших со всех концов страны, чтобы возродить Сталинград». После просмотра киноленты могло возникнуть ощущение, что очень скоро, за считанные месяцы, СТЗ окончательно восстановят, и станет он краше и производительнее прежнего.

Авторы кинохроники поставленную перед ними задачу выполнили – создали образ индустриального феникса, на глазах возрождаемого из пепла героическими усилиями молодых. Что ж, энтузиазма и впрямь хватало: вспомнить хотя бы знаменитое «черкасовское движение», получившее название по фамилии работницы детского сада, которая побудила сослуживцев организоваться в добровольную бригаду для ремонта знаменитого «дома Павлова». Через месяц подобных бригад в городе насчитывалось уже 114. Инициативой, разумеется, дирижировало партийное начальство, однако был и подлинный массовый порыв, это очевидно. И все же реальные дела на «Тракторострое» (первоначальное название треста снова актуализировалось), в отличие от пропагандистских установок, шли отнюдь не так споро и обстояли не столь блестяще. Линию по ремонту и даже производству новых танков здесь действительно смогли наладить в рекордные сроки, менее чем через полгода после освобождения города. Но полномасштабное восстановление завода и прилегающего рабочего поселка затянулось надолго.

Поздравительные телеграммы от первых лиц государства (одна из них была направлена Сталиным в дни проведения Ялтинской конференции: «Поздравляю коллективы рабочих, инженерно-технических работников и служащих Сталинградского тракторного завода Наркомтанкопрома и треста „Тракторострой“ Наркомстроя с восстановлением завода и выпуском первых пятисот штук гусеничных тракторов и танковых дизелей в трудных условиях военного времени») чередовались с ожесточенными нагоняями и всевозможными «оргвыводами». В качестве примера выволочки из Москвы приведем объединенный приказ Наркомстроя СССР и Наркомата танковой промышленности СССР № 430/473 от 18 июля 1945 года, где в стилистике, вызывавшей у тогдашнего читателя предынфарктное состояние, говорилось: «Особо отстают работы по восстановлению жилого фонда. В I квартале 1945 года не сдано ни одного квадратного метра жилой площади, а во II квартале при плане 9 тысяч квадратных метров план по жилью также не выполнен». Приказ обязывал всех, включая «т. т. Кормера и Гусмана», обеспечивать выполнение строительно-монтажных работ на СТЗ и предоставлять отчеты раз в месяц. Словом, в 1945–1946 годах, когда Борис Израилевич трудился в Сталинграде на вверенном ему посту начальника и главного инженера Особого строительного управления № 16 при Особой строительно-монтажной части № 35 Наркомстроя СССР, обстановка здесь оставалась чрезвычайно нервной.

Энтузиазм энтузиазмом, но едва ли не основной рабочей силой на стройках города и завода по-прежнему были немецкие военнопленные. Руководство разных подразделений «Тракторостроя» всеми правдами и неправдами пыталось добиться увеличения квот на использование данного «контингента», а когда квоты таки возрастали, наступало время стенаний и препирательств. Вот так, например, охарактеризовал ситуацию замначальника лагеря военнопленных тов. Емельянов на совещании партхозактива 30 августа 1945 года:

В мае месяце мы давали дневной выход военнопленных 518 человек, норма выработки была 101 %, люди вырабатывали 12 р. 78 коп. В