для снабжения действующей армии. Из Заволжья велся обстрел из тяжелых орудий подконтрольной немцам территории города. И как раз в окрестностях Средней Ахтубы находились засекреченные пункты управления Сталинградским и Юго-Восточным фронтами (вспомним выразительные описания «штаба фронта» в романе Василия Гроссмана «Жизнь и судьба») – о чем, конечно, знал тогда лишь узкий круг посвященных.

Район этот нередко подвергался бомбардировкам, несмотря на огневую активность советских сил ПВО. Например, 4 ноября 1942 года в результате налета гитлеровской авиации в одной только Средней Ахтубе, небольшом по размеру селении, погибли больше четырехсот мирных жителей. И все же это был относительный тыл, поэтому здесь и в окрестностях размещались десятки эвакогоспиталей. После разгрома армии Паулюса они двинулись вслед за частями Красной Армии, перешедшими в наступление. Покинул место своей дислокации в Средней Ахтубе – бывшее церковной подворье с прилегающими строениями (храм снесли еще в 1930‐х), – и военный госпиталь № 472. Опустевшие здания одно время использовали для различных хозяйственных нужд, а в январе 1945‐го из близлежащего села Заплавного сюда был переведен детский дом, организованный за год с небольшим до того.

Что же касается присвоения детдому славного имени Рубена Руиса Ибаррури, об этом можно сообщить совсем кратко, а можно и обстоятельно. Вообще-то в послевоенное советское время про ту героическую историю знал всякий пионер, за вычетом разве что отпетых двоечников и прогульщиков. Хотя теперь уже подросли и возмужали поколения, которых пионерское воспитание не коснулось абсолютно. Зато им на выручку при необходимости поспешит интернет с его поисковыми системами. Если обойтись без подробного пересказа событий, но упомянуть все же некоторые факты, то дело обстояло так.

Рубен Руис Ибаррури, сын пламенной революционерки Долорес Ибаррури, возглавившей компартию Испании, оказался в СССР после ареста матери в 1935 году – еще до начала гражданской войны у себя на родине. В Москве его взяла на воспитание семья старых большевиков Лепешинских, но уже через год совсем юный Рубен вернулся в Испанию и вступил в интернациональную бригаду, воевавшую с франкистами. Побывал в плену, откуда был освобожден при загадочных обстоятельствах.

В 1939 году он вновь прибыл в Советский Союз, где закончил военное училище, став кадровым офицером. Участвовал в боях с первых дней Великой Отечественной, был ранен в июле 1941‐го при защите моста через Березину (за тот подвиг он получил орден Красного Знамени из рук «всесоюзного старосты» Калинина). А 24 августа 1942‐го произошло последнее его сражение: в составе 35‐й гвардейской дивизии старший лейтенант Ибаррури отражал прорыв немецкой танковой группировки в направлении Сталинграда. Небольшой отряд больше суток сдерживал наступление противника около станции Котлубань; после гибели командира батальона 22-летний Рубен принял командование на себя и поднял бойцов в контратаку. Продвижение вражеских войск на этом участке было приостановлено, но Рубен Ибаррури получил тяжелое ранение и был отправлен за Волгу в госпиталь, где скончался 3 сентября.

Это был тот самый госпиталь № 472 в Средней Ахтубе, чьи помещения позднее заняли детдомовцы. Могила, в которой первоначально был погребен Рубен Ибаррури, находилась фактически на территории детского дома (позднее его останки вместе с телами двух других Героев Советского Союза торжественно перезахоронили на площади Павших Борцов в Сталинграде). Какой-то особый посмертный культ Ибаррури среди воспитанников не насаждался, но его имя они носили, что называется, с гордостью – это проскальзывало даже и в нынешних наших разговорах с некоторыми из них. Кстати, попутно звучали фразы о том, что при любых земляных работах здесь то и дело натыкались на безымянные человеческие останки – и давние, времен церковного кладбища, и оставшиеся после военного госпиталя. Детдомовцы обитали буквально на костях, воспринимая это буднично, как данность.

С недавних пор на одном из домов в Средней Ахтубе висит мемориальная доска: «В этом здании в госпитальной палате прожил свои последние дни Герой Советского Союза, командир пулеметного взвода, старший лейтенант Ибаррури Рубен Руис». Знатоки местной истории уверяют, впрочем, что тот умирал от ран совсем в другом строении, давным-давно снесенном, а памятную доску прикрепили там, где она эффектнее смотрится – рядом с монументом погибшим воинам.

Наконец, наиболее загадочное – статус «специального детского дома». В этом пункте многие спотыкаются, осекаются, домысливают, априори негодуют и задним числом ужасаются. Почти у всех на полуавтомате возникает в мозгу образ некоего «приюта для детей врагов народа». Хотя тут в чистом виде аберрация – по крайней мере, на уровне формально-бюрократическом. Имеет смысл, наверное, поговорить об этом поподробнее.

Никакой разветвленной системы детских домов, которые бы намеренно и целенаправленно комплектовались из отпрысков репрессированных семей, не существовало ни в 1930‐е годы, ни позднее. Видимо, не стоит выискивать здесь мотивы гуманистического свойства – не они определяли устройство тогдашней жизни, сколько бы ни рассуждал о «пролетарском гуманизме» А. М. Горький в одноименной статье 1934 года. Скорее, имел место не столь уж затейливый расчет. И действительно, зачем же власти собственными руками создавать потенциальные очаги вызревания протеста, пусть даже детского, наивного и сугубо эмоционального?

Напротив, проводилась тактика рассеивания и социального смешения: круглых или неполных сирот из числа «политических» через детприемники, входившие в структуру НКВД, позднее МВД, распределяли по детским домам Наркомпроса, вполне обычным. Зачастую – в другие регионы, подальше от родных мест и знакомой среды. Братьев и сестер намеренно разлучали, разводя их по разным конечным пунктам – о чем совершенно недвусмысленно говорилось в пункте 27 приказа наркома внутренних дел СССР Н. И. Ежова № 00486 от 15 августа 1937 года.

Подобные установки были сформулированы вполне официально – скажем, в постановлении Политбюро ЦК ВКП(б) № П51/144 от 5 июля 1937 года, то есть в самом начале волны Большого террора. Пункт 4 этого документа, носившего название «О членах семей осужденных изменников Родины», гласил:

Всех оставшихся после осуждения детей-сирот до 15-летнего возраста взять на государственное обеспечение, что же касается детей старше 15-летнего возраста, о них решать вопрос индивидуально.

И в следующем пункте:

Предложить Наркомвнуделу разместить детей в существующей сети детских домов и закрытых интернатах Наркомпросов республик. Все дети подлежат размещению в городах вне Москвы, Ленинграда, Киева, Тифлиса, Минска, приморских городов, приграничных городов.

Примерно так же поставлен вопрос и в упоминавшемся ранее приказе Ежова № 00486 – правда, с уточнением насчет «социально опасных» детей старше 15-летнего возраста: их рекомендовалось направлять в лагеря, исправительно-трудовые колонии или детские дома особого режима. Коренных изменений установки не претерпели и впоследствии.

В исследовании историка и археографа Марии Зезиной «Система социальной защиты детей-сирот в СССР», опубликованном в 1992 году, структура в целом описана так:

Вопросы устройства и воспитания детей, оставшихся без родителей, находились в ведении местных советов, а также нескольких министерств – просвещения (детские дома), здравоохранения (дома ребенка и детские