Виктор вышел из наемного экипажа в самом центре Сен-Манде — на улице Республики. Оставив позади железную дорогу, ту самую, где недавно случилась ужасная катастрофа, он направился в сторону городской управы. Мерное постукивание трости по мостовой помогало ему сосредоточиться. «Нет, — думал он, — так нельзя! Я не имею права вмешиваться в личную жизнь Кэндзи. Конечно, мне небезразлично, что с ним происходит, и меня беспокоит его странное поведение, но это не причина быть бестактным. Признайся, ты просто не можешь устоять перед очередной загадкой».

Виктор шел мимо красивых особняков на шоссе де л'Этан, из садов которых открывался вид на озеро и Венсеннский лес, — и думал о том, что надо бы привезти сюда Таша. На память ему пришли строки стихотворения из цикла «Осенние листья» Виктора Гюго. Кажется, именно на кладбище Сен-Манде похоронена возлюбленная поэта Жюльетта Друэ…

Вывеска на ограде дома № 15 гласила: «Частный пансион для юных девиц К. Бонтам».

— Что бы это могло означать? — пробормотал Виктор. — Не любовницу же он тут прячет.

Хозяйка оказалась круглолицей дородной дамой лет сорока с гладкой прической на пробор, одетой по моде времен императрицы Евгении.

— Мое почтение, мадам. Я пришел по поручению мсье Мори. Я его компаньон.

— А, так вы книготорговец? Очень приятно! Проходите-проходите. Милый мсье Мори, вчера он казался таким встревоженным — даже трость забыл, а мадемуазель Айрис заметила это только после его ухода. Так что вы зашли очень кстати — сможете передать ему трость. Вещь-то дорогая.

Виктор застыл возле украшенной рюшами, заставленной фарфоровыми статуэтками этажерки. Айрис! Неужели он, наконец, познакомится с этой таинственной особой, к которой Кэндзи ездил в Лондон… Правда, его компаньон вот уже несколько месяцев не пересекал Ла-Манш, и Виктор решил, что тот порвал с Айрис. Он как-то мельком видел ее на снимке, сделанном в год Международной выставки, но сейчас не мог вспомнить, как она выглядит.

«Надо же, — думал Виктор, — вот, значит, где он ее прячет».

— Присаживайтесь, прошу вас, мсье… — предложила ему мадемуазель Бонтам, указывая на оттоманку.

— Легри, — представился ей Виктор. — Я хотел бы побеседовать с мадемуазель Айрис.

— Простите, но…

— Вот моя визитка.

— Простите мою недоверчивость, мсье Легри, но таковы наши правила. Нет, конечно, воспитанницы пансиона могут свободно гулять по городу, они присматривают друг за другом и держат меня в курсе событий, особенно в том, что касается разговоров с незнакомцами… Мсье Мори не говорил мне, что у него есть компаньон. Вы давно работаете вместе?

— Мне было три года, когда мсье Мори начал работать в лавке у моего отца.

— Ну надо же! — Мадемуазель Бонтам удивленно поднесла пухленькую ручку к губам. — Почему же он ни разу про вас не упомянул?..

— Он человек весьма скрытный.

— Да уж, это точно. Впрочем, не судите, да не судимы будете. Хотите миндального печенья? — Мадемуазель Бонтам пододвинула к собеседнику вазочку.

Виктор с вежливой улыбкой отказался, а она взяла печенье и пошла за своей воспитанницей.

Виктор с изумлением разглядывал приближающуюся к нему девушку. Ей было от силы лет семнадцать. Ее полудетские черты пробудили в нем смутное воспоминание о фотографии, которую он как-то раз случайно увидел на столе у Кэндзи. Хорошенькая, с несколько необычной внешностью: матовая кожа, миндалевидный разрез глаз, тонкий нос с едва заметной горбинкой. Черные волосы, заплетенные в косу, и бант на затылке делали ее еще моложе.

«Неужели Кэндзи в свои пятьдесят два года связался с малолетней девчонкой? — размышлял Виктор. — Нет, тут явно что-то другое. Его привлекает иной тип женщин: зрелые, дородные, яркие. Взять хотя бы последнюю пассию, Нинон де Море[13]— перед ней и святой не устоял бы… Так кто же эта девочка? Его дочь? Если так, то ее мать должна быть откуда-то из Европы. Да нет, это просто смешно! Уж кому-кому, а мне он о ней рассказал бы!»

Преодолевая неловкость, Виктор решил сразу перейти к делу:

— Здравствуйте, мадемуазель. Позвольте представиться: Виктор Легри, я компаньон…

— Рада видеть вас, мсье Легри! Крестный часто говорил о вас…

— Вот как? А я-то уж думал… Мадемуазель Бонтам сказала, что и не подозревала о моем существовании.

— Крестный далеко не со всеми откровенен. Он обожает таинственность. А все из-за его любви к романам. Я вот, например, такие книги почти не читаю, не хочу забивать себе голову выдумками. Обещаю вам, я непременно возьмусь за него. Надеюсь, с ним не приключилось никаких неприятностей?..

— Нет, но он очень из-за вас переживает.

— Почему? Я ведь ему уже все рассказала про туфельку.

— Вы имеете в виду это? — Виктор вынул туфельку из кармана и протянул ее девушке. Как ни старалась она подавить волнение, от глаз Виктора оно не укрылось. Девушка провела пальцем по дыркам, что остались от клыков Дурло.

— Да, я одолжила свои туфли подруге. Ее зовут Элиза. Она непременно хотела надеть их, хотя они ей чуть великоваты. Странно, что она потеряла только одну… Хотя она такая рассеянная…

— Вот, внутри был этот листок.

— Да, знаю, это я подложила, чтобы не соскакивали. Видно, не помогло… Элизе хотелось выглядеть элегантной и… Если бы я знала, что из-за этого будет столько шуму…

Девушка покраснела и вернула туфельку Виктору. Он понял, что она что-то недоговаривает.

— И где сейчас ваша подруга?

— Гостит у матери.

— Вы уверены? — Виктор пристально посмотрел на Айрис, и она смутилась.

— Мсье Легри, умоляю вас, только никому не говорите!.. Элиза мне доверяет, она уговорила меня помочь ей, и я сказала мадемуазель Бонтам, что мать Элизы звонила, она заболела и просила, чтобы дочь немедленно к ней приехала. Мадемуазель Бонтам мне поверила.

— И как его зовут?

Девушка посмотрела на Виктора с недоумением.

— Как зовут возлюбленного вашей подруги? — повторил он свой вопрос.

— Гастон. Очень милый молодой человек, он тайком навещал нас в Трувиле.

— И где он живет?

— Точного адреса Элиза не называла, но как-то обмолвилась, что ей очень нравится к нему ездить, потому что у него дома слышно, как воют волки.

— Волки?! — удивился Виктор.

— Так она сказала, — пожала плечами Айрис. — Пожалуйста, мсье Легри, не говорите про это крестному — он ужасно рассердится.

— Вы ей первый раз алиби обеспечиваете?

— Второй. Она обещала вернуться в субботу.

— Суббота — это завтра… Хорошо, я буду молчать. Но если Элиза завтра не вернется… А ваши родители живут за границей?