«Все равно надо навестить, – решила про себяЛара. – Заеду сразу после посещения «психиатрички»...»

И стала торопливо собираться.

Лара тихонько вошла в тесную, но удивительно светлуюкомнатку. Помещались в ней лишь кровать, тумбочка и стул, зато через огромноеокно сюда врывалось столько солнечного света, что хотелось зажмуриться.

Прикрыв глаза ладонью, Лариса посмотрела на сидящего настуле старика. Был он худ, абсолютно лыс и выглядел очень изможденным. При этомСемакин сидел прямо, ровно, и у него не тряслись ни голова, ни руки. На психаже он совсем не походил. Спокойное лицо, сосредоточенный взгляд, четкие,уверенные движения рук – когда Лара вошла, он водил пастельным мелком поальбомному листу, рисуя чей-то портрет. Чей именно, стало ясно в следующеемгновение, когда Лариса подошла поближе и заглянула через семакинское плечо.Умалишенный художник писал Графиню! На портрете она была молодой и прекрасной,такой, в какую он влюбился много десятилетий назад...

– Красивая, правда? – спросил Семакин у Лары, переставрисовать, но не отрывая глаз от портрета.

– Очень, – честно ответила она.

– А в жизни еще лучше была... – Он перевернул листи на чистом стал набрасывать контуры лица. – Да и сейчас, наверное, ещекрасива. Таких женщин ничто не портит, ни седина, ни морщины, они изнутрисветятся...

– Почему вы уверены, что она жива? Ведь Эллине Александровнесейчас девяносто с хвостиком...

– Когда она умрет, я почувствую, – ответил он. –И вслед за ней уйду. А то зажился уже... Пора!

– У Эллины Александровны случился инсульт. Она вкритическом состоянии.

– А я-то думаю, что мне так плохо последнее время!Сердце так и ноет, так и ноет... – Семакин, поморщившись, приложил сухуюладонь к груди. – А вы, милая, зачем ко мне явились?

– Поговорить об Эллине Берг, – осторожно сказала Лара,боясь, что Семакин начнет допытываться, зачем ей это нужно, но Котя (КонстантинСергеевич) не задал ни одного вопроса: казалось, он был только рад с кем-то поговоритьо своем кумире.

– Я влюбился в нее в тридцать восьмом, когда ещеребенком был. Эллине тогда двадцать три исполнилось, и она была как никогдапрекрасна. И очень успешна! Довоенные годы были ее «золотым веком». Она согромным успехом выступала в варьете и ресторанах, имела кучувысокопоставленных поклонников и возможность выезжать за границу. Эллинапобывала в Болгарии, Польше и даже в Германии. Между прочим, там, на прусскойземле, она познакомилась с Марлен Дитрих, которая впоследствии переняла ее образ! –По мнению Лары это было абсолютной чушью, выдуманной «интересничающей» Графиней(Дитрих, насколько она помнила, покинула Германию в 1930 году, сразу послевыхода знаменитого фильма «Голубой ангел»), но Лариса ничем не выказала своегоотношения к услышанному и продолжала внимательно слушать. – А вГермании Эллина гостила у одного барона, которому вскружила голову. Он дажежениться на ней хотел, но Эллочка вернулась на родину...

– Почему? Она была такой патриоткой?

– Не в этом дело. Как она сама говорила: «Будь мое сердцесвободным, я вышла бы за барона не задумываясь, но я влюблена, и мне никто ненужен, кроме моего Малыша...»

– Малыша? – переспросила Лара.

– Она так звала его, своего любовника. Малышом (никогда поимени, я даже не знаю, как его звали, если честно)...

– Он что, был маленького роста?

– Нет, высоченный...

– Тогда почему Малыш?

– Младше Эллины он был. Всего на пару лет, наверное, но всеже... В момент их знакомства он был еще студентом, она же привыкла ксолидным мужчинам... Все ухажеры, что были у нее до Малыша, пятый десятокразменяли и занимали высокие должности... А тут малолетка... Да еще истудент! – Карандаш в его руке замер, а взгляд переместился с бумаги наквадрат окна. – Они долго встречались. Ссорились, потом опять мирились и сновассорились. Кроме Малыша, у нее было множество мужчин, но никого она так нелюбила. Взять хоть того же немца! Он за ней в Москву приезжал, на коленяхстоял, молил стать его, но Эллина была непреклонна...

– Откуда вы так много о ней знаете?

– Она мне рассказывала. Не обо всем, но о многом. Когда я еерисовал... – Семакин прикрыл глаза, заслезившиеся от солнца. –А ее барон в войну большую карьеру сделал. Дослужился до высокого звания,занял какой-то крупный пост в Абвере...

Услышав это, Лара вздрогнула. Как знакомо! Фон Штайнберг былнемецким аристократом (отсюда и приставка «фон») и занимал пост в аппаратеАбвера. Совпадение?! Или?..

– А вы не в курсе, как звали того немецкогобарона? – спросила Лара.

– Гансом, кажется... – Он поморщился. – Я непомню точно, потому что Эллина его всегда называла просто «мой Фон-Барон».

– Неужели это был именно Хайнс фон Штайнберг? –прошептала Лара пораженно.

Котя, услышав ее реплику, поддакнул:

– Да, скорее всего, именно так его и звали. Хайнсом ифоном – точно. Фамилию же не назову...

– А вы не могли бы... – Лариса спешно полезла всумку за распечаткой газетного портрета фон Штайнберга. – Опознать его пофото?

– Я его ни разу не видел, – покачал головойстарик. – Эллочка никогда не водила мужчин домой. Очень дорожила своимличным пространством. Исключение только для Малыша делала...

Вдруг он резко замолчал. Лара удивленно воззрилась на Котю,не понимая, почему его красноречие так неожиданно иссякло, и увидела, что взглядСемакина прикован к ее раскрытой сумочке, где кроме кошелька, ключей, косметикии сотового телефона находились распечатки статей и найденная в квартире Графинифотография. Семакин смотрел именно на нее!

– Откуда это у вас? – хрипло спросил он и потянулся кснимку.

– Я нашла это в вещах Эллины Александровны, –растерянно ответила Лара, передавая фото старику. – А вы что, зналиэтого человека?

– Знал, мало сказано, – горько усмехнулсяСемакин. – Я его ненавидел! – Пальцы его дернулись, будто Котяхотел скомкать фотографию, но тут же разжались – Семакин передумал мятьпортрет и просто вернул его Ларе. – Мы все его ненавидели... И я, иАндрон, и Боря. Все, кто любил Эллину...

– Почему? – тихо спросила Лариса, хотя уже догадалась,каким именно будет ответ. И она не ошиблась.

– Это Малыш, – коротко ответил Семакин.

– Его звали Егором.

– Да? – рассеянно спросил Котя. – Что ж... Емуидет это имя... – Вдруг на лице его появилось выражение, похожее наозарение. Старик занервничал, забормотал что-то себе под нос, а потомвзволнованно выпалил: – А как его фамилия?

– Вот этого я не знаю, – с сожалением протянулаЛара. – И понятия не имею, у кого могу...