– Вы обещали рассказать! – И, усадив Ларису обратно,едва слышно выдохнул: – В тот вечер что-то произошло, да?

– Откуда вы?..

– Я чувствовал что-то неладное... – Он облизнулгубы. – Или нет, не так... Я что-то видел, когда выходил пьяный вуборную... А потом заснул... – Семакин побледнел так, что вздувшиесяна его лбу вены стали казаться черными. – Я видел людей... Двухлюдей. Они ругались... А потом один упал, и вокруг его головы растекласьлужа... – Семакин зажмурился – очевидно, восстанавливал в памяти тукартину. – Это было очень натурально. И происходило будто со мной.Ну, знаете, как бывает во сне? Видишь себя со стороны. Вот и у меня такоеощущение было... И главное – кровь была не только на полу, но и намоих руках. Помню, я смотрю на них, а они красные... – Он тряхнулголовой. – Утром проснулся, первым делом на руки глянул, но все было впорядке. Чистые! То есть мне все приснилось. Но состояние потом было такое тревожное,что я выскочил быстрее из дома и на реку...

– А где именно произошла эта сцена? В чьейкомнате? Случайно, не в той, где проживали Кузнецовы?

– В моем воображении она произошла! – визгливовыкрикнул Семакин. – Ясно вам, девушка? В моем пьяном воображении!Я так ненавидел Малыша, так давно желал его смерти, что мне снилосьночами, как он умирает...

– То есть в вашем сне был убит именно Малыш?

– Да, да, да! – теперь уже он взревел и вдруг такистово затряс головой, что подбородок его стал просто-таки биться в груднуюклетку.

Лара испуганно вскочила со стула и бросилась к двери.Выбежав в коридор, она схватила за руку проходящего мимо медбрата и втащила впалату с криком:

– Пациенту плохо!

Семакину на самом деле было плохо. Голова его все так жеходила ходуном, а кроме этого судорогой свело руки и ноги. Он корчился на полу,стукаясь затылком о плинтус, и все повторял «Да, да, да!».

Медбрат бросился к больному и вколол ему какое-то лекарство.Семакин почти тут же затих. Тело обмякло. Но глаза его не закрылись. Они смотрелина Лару, и в глубине их застыл испуг.

– Что вы с ним сделали? – грубо спросил медбрат,переложив Котю с пола на кровать. – Пациент был стабилен, а тут такойприступ...

– Ничего, – пролепетала Лариса. – Мы простоговорили...

Мужчина, неприязненно зыркнув на нее, коротко сказал:

– Уходите!

– С ним все будет в порядке? – спросила Лара,пятясь к двери.

Медбрат словно не слышал. Отвернувшись от нее, он сталукрывать притихшего Семакина одеялом. Ларе ничего не оставалось, как покинутьпалату.

Выйдя за дверь, она торопливо зашагала к лестнице. Сердце еестучало. А на душе было очень и очень мерзко. «Да что я такоетворю? – ругала себя Лара. – Одну старуху до инсульта довела, другогостарика до припадка! И ради чего?»

Едва сдерживая слезы, Лара толкнула входную дверь и выбежалана улицу. На свежем воздухе ей стало немного лучше. Слезы перестали душить, ина сердце было не так тревожно. Переведя дух и сев на лавочку, Лара уже вполнеспокойно подумала: «Может, плюнуть на затею с фильмом? Вызвать милицию, пустьони разбираются во всей этой истории... – Но тут же сама себевозразила: – Нет, не будут они ни в чем разбираться, срок давности ужеистек, значит, скелет так и останется неопознанным. А коли так, близкиеЕгора-Малыша не узнают, как он погиб и где его могила...»

Последняя мысль окончательно примирила Лару с самой собой.Она приняла решение продолжать расследование. По крайней мере узнать фамилиюМалыша и найти его родственников она обязана, чтоб Егора похоронилипо-человечески. Хотя, если уж начистоту, довести дело до конца хотелось нетолько ради этого. Лара нутром чувствовала, что та давняя история гораздотрагичнее, запутаннее, масштабнее, чем ей вначале казалось. И зараскрошившейся кирпичной кладкой скрывается не только скелет, но и множествотайн. Человеческих и, быть может, исторических. Размотать этот клубок посчиталбы за счастье любой журналист! И Лара не была исключением...

«Всему свое время, – одернула себя она. – Сначаланадо опознать останки, потом все остальное... Ну а сейчас к Графине!»

И она, поднявшись с лавки, заспешила к стоянке такси,чтобы через полчаса оказаться в больнице, где в отдельной палате, подключеннаяк аппарату искусственного дыхания, лежала старуха Берг. Лара подошла к кроватис поднятым изголовьем (врач сказал – при кровоизлиянии положение головыдолжно быть возвышенным) и заглянула в бескровное лицо Графини. Теперь, когдажизнь почти покинула ее, оно изменилось в лучшую сторону. Носогубные складкиразгладились, глубокие морщины на переносице будто стали меньше, рот обмяк,перестав напоминать глубокий шрам. Эллина Берг больше не походила на ведьму.С лица исчезли и печать страдания, и гримаса озлобленности. Как будтовместе с сознанием ее покинули все горести и беды.

«Интересно, – подумала Лара отрешенно, – гдеГрафиня (а скорее, ее душа) находится сейчас? Наверное, медленно плывет посветлому коридору к бесконечности...»

Тут Лариса Белозерова не угадала. Графиня стремилась невперед, а назад – в прошлое, еще и еще раз переживая все события детства,юности, молодости и смиряясь с ними перед тем, как раствориться вбесконечности...

Отец Эллины Берг не имел графского титула. АлександромБергом он тоже был не от рождения. Мойша Беркович – вот как звали отцаЭллины. Выходец из одесского гетто, сын старьевщика, еврей-выкрест, в жилахкоторого текла отнюдь не голубая кровь, разбогател уже в зрелом возрасте.А до этого был обычным мелким служащим, получающим скудное жалованье. Ноблагодаря своей бережливости он выкраивал деньги на покупку акцийжелезнодорожных и судоходных компаний, свято веря в то, что когда-нибудь онисделают его богатым. Каждый месяц из года в год он покупал по одной, по двеакции и складывал их в шкатулку, чтобы в день своего сорокалетия (почему именносорокалетия, он сам точно не знал, просто так решил когда-то) их продать.А на вырученные деньги открыть свою лавку...

Но все произошло несколько иначе.

Когда Мойше исполнилось тридцать девять, грянул биржевойкризис. Десятки компаний разорились, многие едва удержались на плаву.Естественно, их акции либо просто превратились в ненужные бумажки, либообесценились. Вот эти, обесцененные, Мойша и купил, продав часть своих,подскочивших в цене чуть ли не вдесятеро. А через год, когда рынокстабилизировался, он оказался совладельцем нескольких весьма прибыльных фирм иодного прииска. Теперь, продай он акции, можно было открыть сразу две лавки. НоМойша решил обождать. И не зря! Еще через два года он полностью выкупилприиск, а надобность в открытии каких-то там лавчонок отпала сама собой. Мойшастал богачом.