Два года он просто наслаждался своим новым положением. Нокогда ему исполнилось сорок пять, всерьез задумался о семье, а главное – онаследниках. Очень хотелось иметь детей. Мальчика и девочку. Марка и Эсфирь.Оставалось найти достойную женщину, годящуюся на роль жены и матери, и вести еепод венец.

Но оказалось, что достойную найти не так просто. Мойше нужнабыла невинная еврейская девушка из хорошей семьи, с покладистым нравом, приятнойвнешностью и отменным здоровьем. Вроде бы ничего особенного в этих требованияхне было, но как-то так получалось, что барышни, с которыми его знакомили, всемусловиям одновременно не отвечали. Если красивая, то легкомысленная, еслиздоровая, то похожа на лошадь, если родители при деньгах, то капризуля иломака... Ну и так далее!

Промучившись с полгода, Мойша все-таки женился. Взял всупруги почти идеальную барышню: и скромную, и невинную, и симпатичную, издоровую, только уж очень хрупкую. Софочка Ганц была такой худенькой, такойпрозрачной (это ширококостному, по-бабьи задастому Мойше в ней особеннонравилось), что рождение ребенка стало для нее истинным подвигом. Чудомпроизведя на свет девочку, Софочка умерла от кровотечения после множественныхразрывов наиважнейших женских органов.

Так Мойша, не успев насладиться радостями семейной жизни,стал вдовцом. А еще отцом-одиночкой.

Дочка Эсфирь поначалу вызывала у Мойши одно раздражение. Онамного плакала, много болела, много капризничала. Особенно невыносимой она былас отцом (с нянькой и кормилицей вела себя более-менее), видимо чувствуя его ксебе отношение. А Мойша все никак не мог забыть, что именно этотгорластый, вечно обделанный ребенок стал причиной смерти его Софочки.

Все изменилось, когда девочке исполнилось полгодика.

До этого Мойша долго отсутствовал. Сначала ездил на своиуральские прииски, потом отдыхал в Ялте. Не видел он ее три с половиной месяца,но не соскучился. Да и подзабыл малышку. В его памяти она оставаласьхудой, лысой, краснокожей, с огромным, исторгающим из себя противный писк ртом.Такой же, только немного увеличившейся в размере, он думал ее застать, но...

Когда он вошел в дом, не поверил своими глазам. Вместоорущего монстра перед ним предстал ангелок с алебастровой кожей, волнистымпушком на лбу, огромными карими глазами и улыбающимся розовым ртом.

– Кто это? – только и смог вымолвить Мойша.

– Это Фирочка, – кудахтнула нянька по имени Марья,умильно глядя на воспитанницу. – Ваша девочка...

– Я ее не узнал, она так изменилась!

– Ну а что вы хотите? Это ж дети, они быстро растут и быстроменяются...

– Но она вечно хныкала, а теперь улыбается, –растерянно молвил Мойша и тоже улыбнулся и, увидев, как в розовых деснах егодочки поблескивают крошечные зубки, умилился настолько, что не сдержался –поцеловал Эсфирь в чистый лобик.

– Раньше она хныкала, потому что у нее грыжа была.А теперь мы ее заговорили, и девочка, как стала здоровенькой, совсемперестала плакать... – Нянька взяла Фирочку на руки и передала отцу сословами: – Чудо, а не ребенок!

И Мойша, прижав к груди нежную, теплую, уютно пахнущуютопленым молоком и яблочным пюре девочку, согласно кивнул. Его ребенок –чудо! И просто не верилось, что раньше он этого не понимал.

Но как только к нему пришло понимание этого, Мойша впервыеиспугался за дочкино будущее. Он вдруг подумал о том, что ему вряд ли удастсяобеспечить свою девочку всем, что необходимо для счастья. Да, у него кучаденег, и у Фирочки будут самые лучшие платья, лошадки и болонки, педагоги длязанятий танцами, языками и обучения манерам, а когда она достигнет брачноговозраста – огромное приданое. Беркович даст дочке все, что возможно купитьза деньги, но не сможет дать Фирочке главного – другой национальности.Мудрый Мойша прекрасно понимал, что для многих его девочка так и останется«жидовским отродьем». Не красавицей, умницей, богатой наследницей, а «еврейскойвыскочкой». Или отродьем еврейской выскочки, ведь Мойшу до сих пор так многиеназывали – чаще за глаза, но иногда и в глаза!

Беркович так из-за этого мучился, так страдал, что сонпотерял. И вот в одну из бессонных ночей к нему пришло решение. Сменитьимена, фамилию, придумать легенду, переехать из Петербурга в Москву, где ихникто не знает, и начать новую жизнь не как Берковичи, а как... Берги, например!Александр и Эллина Берг!

В Москву отец и дочь Берг переехали, когда Фирочкеисполнился год. Мойша-Александр купил роскошные хоромы в центре столицы(четырехкомнатную квартиру с каминной залой) для жилья и снял целый этажадминистративного здания под свою новую контору. Несмотря на довольнопреклонный возраст, Мойша не собирался отходить от дел. Во-первых, сидеть домаему было просто скучно, а во-вторых, у Александра Берга была цель –влиться в ряды деловой элиты Москвы, чтобы его Фирочка, когда ей пора будетвыходить в свет, имела возможность блистать в высшем обществе: ходить нагубернаторские балы, выезжать за город в компании золотой молодежи, посещатьсуаре в аристократических домах. Его Фирочка достойна самой беззаботной жизни исамого завидного жениха! Не только богатого, но и титулованного. Мойше оченьхотелось, чтоб его дочь вышла замуж за какого-нибудь графа. Можно, конечно, иза князя. Или барона. Но за графа все-таки лучше, ибо этот титул Мойшепочему-то казался самым благозвучным и для Фирочки наиболее подходящим.

Миновало еще полгода. Финансовые дела Александра Бергапрекрасно ладились, но пробиться в высший свет ему не удавалось. Смена имени,фамилии и национальности (Мойша уверял всех, что он немец) не помогла. Никто невоспринимал его так, как ему бы хотелось. Для всех он так и оставалсяевреем-выкрестом, жидом-выскочкой с тугим кошельком, которого в знатным домахесли и принимали, то редко, к тому же без всякого почтения.

Беркович очень из-за этого страдал. Поэтому с такимвосторгом встретил революцию. Как же, как же, монархия пала, мир титулованныхособ поколеблен, аристократы уже не в почете, а коли так, у его Фирочки будутте же права, что и у княжеских и графских дочек. Да только ошибся Мойша в своихпрогнозах! В скором времени прав лишились не только князья да графья, авсе более-менее обеспеченные люди. Но не это самое страшное. Главное, весьпривычный мир рухнул. Все изменилось, даже Москва! Была радостной ипраздничной, стала опасной и суровой. Особенно пугающе она выглядела вечерами:когда на улицах не горели фонари, а по тротуарам, гулко топоча сапогами,носились суровые солдаты с оружием. Из дома было страшно выйти. Но и доманикому не было покоя. Пьяные революционеры врывались в богатые дома иустраивали погромы. Ладно бы грабили, так нет – крушили антикварнуюмебель, били фарфор, вспарывали картины...

Оставаться в Москве стало опасно. Но и в других городах (идаже селах) бывшей царской России обстановка была не лучше, поэтому Мойша попримеру многих решил ехать за границу. Там спокойно, мирно, вольготно, там унего есть деньги – не очень много, но хватит, чтобы переждать смуту.В то, что Российская империя перестала существовать навсегда, он не верил.