«Великое смущение наступило, когда первые идущие достигли середины моста, возникло непонятное затруднение в шествии, и мы заметили хоругвь, которую какой-то нерадивый мальчишка-служка с воплем бросил в воды Рейна. Мы услышали крики и непонятный нам смех, многие другие хоругви и кресты полетели с моста в воду, причиняя неописуемое страдание преподобному отцу Бертольдино и нескрываемый ужас епископу Ансельму Тунскому, а также великий стыд за их нерадивую паству. Столпотворение на мосту росло, идущие сзади напирали на впередистоящих, возникла толчея и паника, люди стали разбегаться, оставляя на земле утварь, одежды и хоругви. Оставшиеся же на мосту стали изрядно кривляться, являя ужимки, приставшие умалишенным, нечленораздельно мычать и кричать, а затем предались дикой пляске, где никто не слышал никакой музыки, необходимой для любого танца, но вскоре беснующаяся толпа стала ногами отбивать дьявольский ритм, стуча башмаками по камням моста. Преподобный отец Бертольдино с сердцем указал на случай одержимости, причем столь массовой, что было доселе неизвестно. Епископ Ансельм Тунский не выказал должной веры словам нунция и предположил некую усталость беснующихся от крайне хмурого лета сего года и несвойственную северянам радость по поводу праздника святого евангелиста и апостола Матфея вкупе с восторгом от приезда преподобного отца Бертольдино, что вызвало справедливые нарекания и гнев нунция…»

«…усилия епископа Ансельма Тунского были весьма тщетны, и он со скорбью предался унынию и бессильным стенаниям, явив приверженность греху смертному, и пал ниц…»

«Отважный же каноник Рогир де Шийон вызвался противостоять нечистому, в одиночку вошел в толпу беснующихся, которые стучали ногами, руками, а кое-кто и головой о камни моста. Воин церкви зычно восклицал: “Выйди, дух нечистый, из сиих людей!” – повторяя слова Спасителя нашего Иисуса Христа. И были окроплены одержимые святой водой и осенены крестным знамением. И явилось чудо Господне незамедлительно: камни моста задрожали, вторя бесовскому ритму, производимому одержимыми, затем мост рухнул в реку Рейн, погребая под собой извивающихся бесноватых и святого отца Рогира».

«Учитывая массовый случай одержимости в епископстве Утрехтском и малое рвение нынешнего епископа Ансельма Тунского, решением преподобного архиепископа Бертольдино де Орсини оный Ансельм Тунский отстранен от должности, сана и поражен в правах до результатов особого разбирательства, кое будет учинено немедленно в городе Утрехте…»

1

Лето одна тысяча двести семьдесят восьмого года выдалось сырым и дождливым. Хмурые крестьяне уныло плелись со своими повозками по раскисшей дороге, которая уже более походила на болотную переправу, была разбита множеством колес и расквашена бесконечными дождями, изливавшимися из серых свинцовых туч, нависших над землей и как будто не сдвигавшихся с места. Уже минула добрая половина августа, но просвета всё не было, моросил противный мелкий дождик, тепла никто не ждал. Лендлорды велели крестьянам убирать жалкий урожай ржи, которая так и не получила свою долю солнечного тепла и света и жидкими пожелтевшими колосьями напоминала старожилам неурожай тридцатилетней давности, когда всё окрестное население было на грани голода и настоятель епископской кафедры нехотя раскрыл для оголодавшего люда свои запасы. Тогда охранявшие закрома копейщики отгоняли наседавшую толпу, а настоятель пытался создать видимость порядка и некоей очереди. Но страждущие горожане и крестьяне прорвали заслон стражников и бросились внутрь монастырского подворья, после чего прелат обреченно махнул рукой помощнику бургомистра, команда которого повернула острые концы копий стражников против толпы.

Тогда погибло немало народу; во всем винили стражу, но некоторые помнят, что заколотых было гораздо меньше, чем затоптанных. Те, кто получил заветную меру зерна, были растерзаны, пытаясь отойти от собора; зерно отнималось, но в конце концов в неразберихе просыпалось наземь, так что всё пространство подле монастыря вскоре было усеяно отборным зерном, которое втаптывали в грязь сотни ног. Впустую взывал к благоразумию прелат, потрясая в воздухе крестом: изголодавшиеся люди падали, на них наступали другие, пытаясь прорваться к закромам. Когда всё закончилось, унылые стражники и служащие магистрата стащили все бездыханные тела в одно место, чтобы позднее выдать родственникам для захоронения, а искалеченных стонущих раненых определили в монастырскую залу, превращенную в лечебницу. Более половины раненых впоследствии скончались; некоторых похоронили в братской могиле, так как тела оказались невостребованными. Долго еще увечные участники того дня напоминали своим жалким видом о страшных событиях давки при раздаче зерна, и ныне покойный прелат всё сокрушался и говорил слушателям епископской кафедры о том, как благое дело оборачивается злом, если не получено на то благословение свыше.

Местные лендлорды и их дети, ныне зрелые мужи, похоже, извлекли из той истории урок и делали обширные запасы зерна каждый урожайный год, которых было совсем не густо. Это время, сопровождавшееся отголосками бушевавшей значительно южнее, в италийских княжествах, моровой язвы, которая, как рассказывали пилигримы, косила людей целыми деревнями, летописцы впоследствии назовут тощими годами. Жители Утрехта истово крестились и молились в соборе, прося Всевышнего уберечь их от напастей.

Зажиточные хозяева и лендлорды тщательно прятали собранное зерно, оберегая от постороннего уха всяческие сведения о количестве спрятанного и точном месте хранения, чтобы уберечь запасы от нежданного визита оголодавшей толпы менее знатных соплеменников. Вот и в этот не в меру сырой год, когда рожь мокла на корню, явив сеятелю жалкие колоски, уже к тому же начинающие чернеть, земледельцы стремились побыстрее убрать даже такой убогий урожай, пока он не лег под сентябрьскими холодами, которые, судя по всем народным приметам, уже не за горами. Вот и потянулись обозы по раскисшим дорогам к амбарам да мельницам; волы с ввалившимися боками и торчащими ребрами тащили повозки с большими колесами; угрюмые крестьяне, еще в прошлом году в это же время перебрасывавшиеся сальными шуточками, теперь всё больше молчали, плотнее запахивая свои холщовые одежды и надвигая на лоб старые войлочные шляпы, набухшие от влажности.

Нынешний епископ, настоятель собора отец Ансельм, стоял подле серого сводчатого портала входа в церковь и провожал взглядом проходящий обоз. Его узловатые большие руки сжимали старый монашеский посох, с которым он во времена своей молодости хотел отправиться в Святую землю, но смог добраться лишь до большого озера, подобного морю, что на юге соседствует с высокой горной грядой. Шел он в группе паломников в грубых коричневых рясах и был, видимо, самым молодым из всех. Проходя мимо селений, где появлялись первые признаки мора, паломники чурались местных жителей, говоривших на странном языке, похожем на швабское наречие. Всё чаще попадались брошенные хутора с грубыми крестами и свежими кучами земли, в которой были наспех похоронены умершие. Лендлорды, содержавшие небольшие отряды лучников и копейщиков, старательно отгоняли чужаков от своих темных каменных замков, опасаясь распространения заразы, но и их не минул промысел Божий.

Ансельм первым из всех почувствовал недомогание, когда они приблизились к озеру, но старался не подавать виду, списывая всё на недоедание и усталость. Но когда жар и ломота в суставах буквально свалили его наземь, соратники осмотрели тело и в отвращении отпрянули, увидев признаки моровой язвы. Он был оставлен в почти вымершей деревне на берегу озера в доме местного священника, который уже успел отдать Богу душу. Соратники Ансельма в спешке покинули деревушку, стараясь уйти как можно дальше из этих проклятых мест. Молодому монаху становилось всё хуже и хуже, его выворачивало наизнанку, но Всевышний смилостивился, и через несколько дней он пошел на поправку. И неведомо было ему, что все его спутники не ушли далеко от озера, продолжал он завидовать и представлять, как монахи погрузились на корабли и отправились в таинственную и благостную Святую землю, где струится молоко и мед вместо воды в реках, гуляют диковинные яркие птицы с перьями, как радуга после летней грозы, и всех встречает Пресвятая Дева, маня рукой в райские кущи…