Предшествовал помолвке забавный разговор: Дороти рассказала, что посещала гадалку, которая якобы сказала, что видит имя «Эдвард» на ее руке. Вуд заявил, что хождения по гадалкам он совершенно не одобряет, но, в общем-то, ситуация была разложена правильно. Свадьбу они сыграли 21 сентября 1909 г. Дороти вспоминала, что излишняя серьезность ее жениха, «страх перед тем, “чтобы напрасно тратить время”, был тогда практически навязчивой его идеей»77. Но сама она была куда более веселого и легкого нрава, чем уравновешивала мрачного, временами даже отчужденного молодого человека.

Свадьбу играли с йоркширским размахом, торжества проходили и в Хиклтоне, и в Темпл Ньюсам, и в Гэрроуби, и в поместье Онслоу. Лорд Чарльз принял Дороти в семью, хотя ее легкость и современность, столь не свойственная ни ему, ни Эдварду, все-таки смущали отца семейства: «Мы начали любить ее ради тебя, теперь нас ждет действительно долгий путь, чтобы полюбить ее гораздо больше. Это не вздор, а правда»78. Медовый месяц был короток, потому что Эдвард Вуд с присущей ему серьезностью не только заканчивал книгу о Кибле, но и начинал по настоянию отца избирательную кампанию, чтобы баллотироваться на Всеобщих выборах 1910 г.

В политику его вело не веление сердца, не чувство долга перед страной, не заинтересованность в текущих делах государства, даже не собственное желание, а послушание действовавшим от имени Господа родителям, которое он усвоил в детстве очень хорошо. Понятно, что с таким подходом к делу политическая деятельность давалась Вуду нелегко.

Предвыборные кампании в Британии дело не только затратное (за все приходится платить из собственного кармана), но и чрезвычайно хлопотное. Избиратель требователен, бесцеремонен, и каждый кандидат воспринимается им как должник, который занимает у тебя определенный кредит доверия, и горе тем, кто после не возвращает долг. Эдварда Вуда спасало лишь то, что его избирательный округ Рипон был населен проторийскими гражданами, и последние десятилетия его держал консерватор Уортон. Однако на предыдущих выборах в 1906 г. Джон Уортон с минимальным отрывом проиграл свое место в Палате общин либералу Генри Линчу, бизнесмену и путешественнику ирландско-армянского происхождения. Линч был старше Вуда на 20 лет, опытнее и раскрепощеннее. Для начинающего свою политическую деятельность Эдварда это был серьезный соперник.

Но куда более серьезными оказались испытания, с которыми он вынужден был столкнуться в ходе кампании. Для помощи в ее проведении он нанял некоего мистера Эйнли, который помогал его предшественнику Уортону. Тот решил, что, поскольку времена стремительно менялись, объезд деревень на карете с лошадьми, как это делалось какие-то 5–10 лет назад, можно заменить эффектным автомобильным пробегом. Тем более что автомобиль у Вуда имелся с 1905 г. Своему шоферу Вуд поставил условие: как бы далеко они ни уезжали, он должен возвращать из любых поездок своего хозяина ночевать домой, так как спать в гостиницах или чужих домах Эдварду совсем не хотелось. Но дороги в Йоркшире на тот период мало располагали к автомобильным путешествиям, равно как и суровые йоркширские зимы. Их часто штрафовали за превышение скорости, машина то застревала в снегу на реповом поле, то съезжала в канаву, чудом было то, что кандидат в Палату общин просто-напросто не разбился вместе со своим экипажем.

Часто Вуд возвращался домой пешком на рассвете, чтобы пару часов поспать, пойти в церковь на утреннюю мессу, которую он никогда не пропускал, а после вновь вернуться к встречам с избирателями. Но и дорожные трудности казались не такими уж невероятными по сравнению с общением со «сбродом», как характеризовал йоркширскую публику сквайр Йорк из Беверли.

Именно он пригласил Эдварда Вуда с молодой супругой на одну из самых первых встреч с населением. Население в том округе было настроено крайне радикально, либералы пользовались неизменным уважением, а вот консерваторов там не жаловали. Когда Йорк собрал встречу, Вуду просто не дали говорить: «Свист, шиканье, несоответствующие шутки, сопровождаемые неистовым смехом, и все остальные формы выражения негодования сделали любую мою попытку произнести речь абсолютно невозможной». Со знаменитым йоркширским акцентом публика улюлюкала и кричала: «Да неужели?!», «Давай, парень, не мнись» и т. п. «Мистер Йорк как председатель собрания и местный сквайр был чрезвычайно оскорблен. Он принес извинения за невежливых нарушителей и сказал, что нужно закрыть встречу и уйти от этого сброда, который был так очевидно не достоин выслушать меня»79. Вуд согласился, но решил так просто не сдаваться. Когда Йорк под громогласные аплодисменты объявил о прекращении встречи, Эдвард направился прямо в толпу, возвышаясь над ней на голову. Таким образом ему все-таки удалось перекинуться парой слов с избирателями, и дружеский контакт был налажен.

Но вся эта атмосфера фамильярности, амикошонства, вынужденных близких контактов с простым народом глубоко претила Эдварду Вуду. Его немного утешала помощь Дороти в политической кампании, но одновременно с этим и расстраивало то, что всякий сброд здоровается с ней, будущей леди Галифакс, как будто его жена могла быть этому сброду ровней. Дороти относилась к этому спокойнее и веселее.

Наконец январской ночью 1910 г. вся эта возня была окончена, и результаты выборов в Рипоне объявили: Эдвард Вуд прошел в Палату общин с перевесом в 1244 голоса. И для него самого, и для его семьи, и даже для прислуги Хиклтона это стало настоящим праздником: «Слугам дали шампанское, и они танцевали в твою честь вчера весь вечер. Когда новости дошли сюда, Сьюзен (горничная. – М. Д.) зазвонила во все звонки в доме, она не смогла придумать ничего другого. Слуги заиграли, кто-то на гармошке, кто-то даже затрубил в рог. Они говорят, что такого шума не поднимали никогда прежде. Короче говоря, абсолютный гвалт и абсолютная радость»80, – докладывал счастливый отец обстановку из родного дома. Сам Эдвард поприветствовал публику по-королевски: помахал восторженной толпе рукой в перчатке из окна старого отеля «Единорог» в Рипоне.

Но в Палате общин новоиспеченного депутата ждали не приветственные толпы и не торжественные звуки рога. Его ждал «подвешенный» парламент, состоявший совсем не только из равных ему аристократических наследников, но и из разного «сброда». Сброда, куда более искушенного в политических реалиях, не преклоняющегося перед титулами и вполне отвечавшего духу времени, в отличие от Эдварда Вуда.

Британские парламентские реалии 1910 г. представляли собой порядком растревоженный улей. Растревожили пчел-депутатов два основных вопроса: «народный» бюджет Дэвида Ллойд Джорджа, который значительно бил по наследственным землевладельцам (коим являлся и Эдвард Вуд), а также в целом по британской аристократии налоговым обложением; вторым был ирландский вопрос. Представленный Парламенту еще в 1909 г. бюджет Ллойд Джорджа не был принят Палатой лордов по весьма понятным причинам. Январские Всеобщие выборы 1910 г. были призваны перетасовать Парламент, до сих пор находившийся в «подвешенном» состоянии, и дать возможность либералам, державшим власть, усилить свои позиции. Но, как это нередко бывает в Великобритании (и как будет продемонстрировано с особой наглядностью позже, в начале 1920-х гг.), ставки правительства не оправдались.