– Женщин вообще сложно понять. Невозможно, я бы сказал. Особенно тех, кто ждет появления великой любви. Некоторые самонадеянные индивидуумы верят, что понимают, но они такие же профаны, как и все остальные, – немного цинично заявляю я.

– А что плохого в том, что мы хотим любви?

– Женщины всегда чего-то хотят, Снежинка. Любви, денег, сильного плеча, красивых ухаживаний, крутого секса, незатухающей страсти, острых впечатлений, зашкаливающих эмоций, и следующими пунктами, как ни странно, идут: стабильность, уверенность, понимание. Список можно вести до бесконечности. И все их «хочу» должен удовлетворить мужчина. Если один не справляется, то можно запрячь сразу нескольких.

– Ты утрируешь, – возражает Снежинка, подставляя опустевший бокал, который я галантно наполняю. – Есть же амбициозные женщины, посвятившие жизнь карьере, а не поиску исполнителя желаний.

– Есть, – не оспариваю я. – Но секса они тоже хотят и сильного плеча, и острых впечатлений…

– Ты невозможный тип, – бесцеремонно перебивает Снежинка.

– А чего хочешь ты, Адалин? – ухожу от спора обо всех женщинах, к одной конкретной, буравящей меня негодующим взглядом. – Когда, как не в Рождество, говорить желаниях?

– Волшебства, – подумав пару секунд, выдает Адалин и сердито хмурится, услышав вырвавшийся у меня смешок.

– Прости, но Санта-Клаус сломает всю голову, чтобы засунуть в мешок «волшебство», – иронично отзываюсь я. – Ладно, закроем этот вопрос. Скажи, чего ты больше всего боишься?

– Одиночества, – без раздумий, отвечает Снежинка.

– И поэтому приехала сюда абсолютно одна? – позволяю себе усомниться в ее заявлении.

– Я приехала сюда, как ты верно заметил, … абсолютно одна, – она прерывается, осушая очередной бокал. – Я приехала сюда, чтобы вспомнить о тех моментах, когда не знала, что такое одиночество, – в бархатно-зеленых глубоких глазах появляется уязвимое печальное выражение, вызывающее во мне острую потребность стереть его и заменить чем-то иным, пусть даже злостью – на меня.

– Ты выбрала чертовски неподходящий момент, Снежинка, и не тот дом. Не повезло, одним словом, – мои слова вызывают ожидаемую реакцию. Она раздраженно фыркает, бросая на меня вызывающий взгляд.

– Ты не любишь ее? Свою жену? Про нескольких мужчин ты же не просто так сказал. В Англию она не одна уехала. Так?

– Мы все еще говорим о тебе, – холодно напоминаю я, напряженно стиснув зубы. – И о твоих ожиданиях вселенской волшебной любви. Ты так много рассуждаешь о том, чего сама не чувствовала.

– Неправда! – запальчиво опровергает Снежинка. – Я влюблялась. Очень сильно, но это было давно, и… – ее лицо омрачается грустными воспоминаниями. – Все, что происходило позже, не шло ни в какое сравнение с тем, первым…

– Он тебя бросил? – в лоб спрашиваю я.

– Он меня даже не знал…, – отрицательно качнув головой, печально отзывается Адалин.

– Тогда это глупость, Снежинка, а не любовь. Любовь – всегда взаимное чувство.

– Ты не понимаешь…

– Ты придумала себе «волшебство», потому что бежишь от реальности, от проблем, которые нужно решать здесь и сейчас, не рассчитывая на «чудо». Ты просто трусиха, Снежинка.

– Меня зовут Адалин, – сквозь слезы произносит она, бросая в меня скомканной салфеткой.

– Я не хотел тебя обидеть, – миротворческим тоном предпринимаю попытку извиниться, что мне не свойственно, но сейчас я действительно чувствую, что перегнул палку.

– Я ухожу спать, – она порывисто поднимается со стула, убивая на корню мои благие порывы.

– Снова бежишь? – саркастично интересуюсь, окинув Снежинку ленивым взглядом.

– А знаешь, нет ничего удивительного, что жена наставляет тебе рога, – пытается побольнее задеть меня колючая Снежинка. – Я и часа с тобой не продержалась. Мне ее искренне жаль, – сердитая и грозная, она неловко оступается, запнувшись за подол слишком длинного халата, и застывает, уставившись на меня воинственным взором.

Где-то в глубине дома старинные настенные часы отбивают полночь. Я был уверен, что они давно сломаны. Свист и вой за окном усиливается, бросая в дребезжащие стекла белые хлопья. Свечи гаснут одна за другой от пролетевшего по гостиной сквозняка, а огонь в камине, напротив, вспыхивает ярче, словно кто-то невидимый подбросил в топку дров.

Отморозившись, Снежинка быстро огибает стол с моей стороны, собираясь сбежать наверх, но у малышки нет ни малейшего шанса это сделать. Поймав тонкое запястье, я рывком усаживаю ее к себе на колени, и, не дав брыкающейся крохе опомниться, сгребаю в жадные объятия, исполняя свое «волшебное» желание. Она не успевает даже возмущенно пискнуть, прежде чем я набрасываюсь на сексуальный рот, сминая губы требовательным поцелуем.

Снежинка

Я не успеваю и глазом моргнуть после иронично брошенного оскорбления, как оказываюсь в стальном плену сильных рук Викинга.

Почти полное отсутствие света обостряет все органы чувств до предела, как и тот факт, что мы знакомы от силы час.

Все пространство вокруг сжимается до двух тесно сплетенных тел и тактильных ощущений: рельефные предплечья под моими пальцами, его сила, губы и язык Лэндона внутри моего рта. Мощь мужского тела наотмашь бьет волнами, сокрушительными вибрациями, которых мне так не хватало.

Я пытаюсь вырваться, отчаянно задыхаясь…а когда успеваю дышать, ощущаю запах его кожи, и дурею от того, что он так сильно дурманит, влечет, обволакивает меня. Мускусные и коньячные ноты, сдобренные цитрусовыми оттенками, действуют на меня, как чертов афродизиак, от которого мне срочно требуется противоядие. Внутривенно, немедленно. Иначе сойду с ума и натворю глупостей, о которых буду очень сильно жалеть завтра утром.

Викинг сильнее сжимает мои бедра. Издает низкий рык, нащупывая полушария ягодиц ладонями и клеймя мою шею своим жадным ртом. Я сопротивляюсь любым попыткам этого извращенца заняться со мной спонтанным сексом без смысловой нагрузки, но любая дополнительная возня на коленях Викинга делает его эрекцию только тверже и сильнее, заставляя меня краснеть, мычать, вырываться и хныкать. Дрожать, сгорая от желания сдаться в плен, шагнуть в это разбушевавшееся пламя.

В конце концов, я таю под его жестким натиском. Язык Лэндона без разрешения вторгается между моих губ. Уже по манере его поцелуев, я примерно могу представить, насколько жестко и напористо он будет меня трахать. Черт… ну зачем я об этом думаю? Мое тело наливается жаром, чувственно откликается, вопреки доводам разума. Простонав в его губы, отвечаю Лэндону горячими ласками языка – инстинктивно, непроизвольно, неправильно. Порочно, распущено, жадно. Голос разума робко пробивается сквозь туман похоти только, когда Викинг смахивает с моего плеча ткань халата, недвусмысленно заявляя о своем намерении поиметь меня за Рождественским столом.