– И все-таки не хочу знать, почему ты не вышел, когда я въехала на территорию, – настаивает неугомонная.

– Решила устроить дорос с пристрастием? – отстранённо уточняю я.

Приступ гнева заметно поутих, в отличие от разгулявшейся пурги, зловеще и с упоением завывающей в дымоходе и грохочущей во дворе незапертой дверью сарая.

– Я хочу понять…

– Это мой дом! – обрываю Снежинку на полуслове. – Моя гостиная, моя елка, мой пес, мой халат, и мое гребаное одинокое Рождество.

– Поверь, мне тоже твоя компания малоприятна, – притихшим голосом отзывается малышка.

– Я вообще-то спас тебе жизнь. Могла бы из благодарности отвесить пару грамм женской мудрости, – резонно замечаю я.

На ощупь отыскав на средней полке увесистый фонарик, проверяю его исправность. Тускловат, но лучше, чем ничего. До утра заряда должно хватить. Сунув находку в задний карман джинсов, достаю толстые восковые свечи, все, что имеются в наличии. Выставив на круглый стол в центре гостиной, снова запираю шкаф-долгожитель, хранящий в себе много тяжелых воспоминаний, неисполненных надежд, и похороненных амбиций. Не моих… Свое кладбище ошибок и несбывшихся желаний я ношу при себе.

– Ты столько раз оскорбил меня, что моя мудрость не готова отвешиваться в ответ на беспричинное хамство.

Снежинка никак не желает успокоиться, продолжая назойливо жужжать мне в затылок. Может быть, это такое наказание или очередное подтверждение, что тишина и женщины – понятия несовместимые?

– И снова ошибаешься. Ты вторглась на мою частную территорию, – сдержанно отвечаю я, отпустив градус бешенства до минимальной отметки. – Для хамства причин более чем достаточно.

– Повторяю для глухих: я заплатила за аренду! – взрывается пигалица, чуть ли не выпрыгивая их халата.

Похоже, моя вернувшаяся сдержанность вызывает обратный эффект. Интересно, а она превратится в ведьму, если я перейду к вежливой манере общения?

– Докажи. Документы, чеки. Может быть, договор? Есть что-нибудь, кроме голословных заявлений? – поочередно зажигая свечи, вкрадчиво любопытствую я.

– Все хранится в электронной почте, но сеть вырубило. Я звонила миссис Спаркл, как только приехала, но ее номер не отвечал. Что ни капли не удивительно! Сегодня Рождество. Люди проводят его в кругу семьи …

– Или так как считают нужным, – отрезаю я.

– Что я должна сделать, чтобы ты перестал бросаться на меня, как дикарь? – устало спрашивает Снежинка, отрешенно и измученно наблюдая, как я расставляю свечи по гостиной. – Уйти пешком в деревню и замерзнуть? Зачем тогда вытаскивал из ледяной воды?

– Могу отвезти, – невозмутимо предлагаю я. – До деревни, – добавляю, если она решит, что я рвану в город на ночь глядя. Пусть не обольщается. Все мои благородные порывы закончились на берегу озера.

– В халате?

– Ты приехала совсем без вещей? – иронично уточняю, показывая взглядом на лестницу, ведущую наверх. – Кажется, я видел чемодан в спальне.

– Только не говори, что и спальня твоя.

– Угадала.

– Сумасшедший дом, – матерное ругательство срывается с губ незваной гостьи быстрее, чем она успевает одернуть себя.

– Абсолютная клиника. Я доктор, малышка. Обращайся, если нужна помощь, – в первый раз за время нашего неоднозначного знакомства позволяю себе одобрительный смешок.

– Надеюсь, что не патологоанатом? – спрашивает несчастным тоном.

Я отрицательно качаю головой.

– Психиатр? – а теперь уже в ее глазах неподдельный страх. Забавно.

– Нет, – взрыв невольного смеха удивляет меня не меньше, чем Снежинку. Однако она никак не комментирует приступ моего веселья, а, подавленно вздохнув, переводит взгляд на пламя свечи, которую я только что поставил на столешницу камина.

Задумавшись о своем, девушка не спешит отпрянуть, хотя я нахожусь в непосредственной близости и даже чувствую запах ее духов. Легкий и тонкий аромат: что-то свежее, морозное и такое же колючее, как снежинки, танцующие за пределами дома, разбивающиеся о покрывшиеся инеем стекла. На льду она порхала точно так же. Снежинка и есть!

– А как докажешь, что ты хозяин? В Рождественские праздники оставленные хозяевами дома часто попадают под особое внимание грабителей, – не выдержав и минутного молчания, заговаривает пигалица.

Ее лицо, освещенное желтоватыми бликами, осеняет новая безумная идея, как вывести самозванца на чистую воду. Порывисто вскинув голову, она, наконец, замечает, насколько близко я стою и инстинктивно отступает на шаг назад, старательно избегая взглядом мой голый торс. Думаю, я нравлюсь ей больше, чем она пытается продемонстрировать своей склочной манерой поведения. Пугливый, колючий снежинистый ежик. Я безмятежно улыбаюсь. Вор-домушник – это что-то новенькое. Надо отдать должное малышке – фантазия у нее работает, язык, как помело… подвижные полные губы, глазищи такого же оттенка, как иголки на новогодней елке – рассмотрел спасибо отцовский запасливости на все случаи жизни.

– Про грабителей это не я придумала, а статистика сводок новостей, – стушевавшись, бормочет крошка.

Я, молча, протягиваю руку к столешнице за спиной Снежинки. Как раз над ее плечом. Она пугливо дергается, распахивая ресницы и настороженно отслеживая каждый мой жест. Ни слова не говоря, поднимаю перевернутую старую фотографию в рамке и сдвигаю поближе к свече.

– Это я, – не сводя взгляд с напряжённого лица девушки, показываю пальцем на долговязого пятнадцатилетнего парня с длинной челкой в клетчатой рубашке на выпуск и потертых джинсах и высоких ботинках. Я широко улыбаюсь в камеру, демонстрируя фотографу подстреленную утку. – А мужчина рядом – мой отец.

– У него в руках ружье, – нервно замечает Снежинка.

– А у меня добыча. Мы часто охотились вместе.

– А твоя мама?

– Она фотографирует.

– Ясно, – коротко кивает, вглядываясь в снимок. – Ты …хмм возмужал.

– Прошло двадцать лет. Это естественные изменения.

– Тебе … – она переводит на меня изучающий взгляд. – За тридцать.

– Под сорок, – отвечаю я, забавляясь над безыскусными попытками гостьи угадать мой возраст. Между аккуратными бровями девушки пролегает озадаченная морщинка, а я в свою очередь замечаю белесый шрам на правом виске, и еще один едва различимый, чуть ниже – возле уголка глаза. – Я же сразу сказал, что ты мне не по размеру, кроха.

– Кроха? Мне двадцать пять, а не десять, – снова заводится Снежинка.

– Выглядишь на пятнадцать, – отзываюсь с ухмылкой.

Немного кривлю душой. Девчонка молоденькая, худенькая, но то, что она давно не ребенок – сомнений не возникает. С такими-то губами… Какого хрена меня на них так заклинило? Если быть до конца объективным, то и ножки не тощие, а точеные. Стройная девочка, гибкая, видел в действии. Можно только пофантазировать, как она гнется в постели, а проверять – чревато последствиями. Миниатюрная слишком, хотя зачетная задница имеется в наличии и по упругости самое то – пока раздевал, успел на ощупь оценить.