Изредка я созванивалась с отцом. Интересовалась, как у него дела. Осторожно спрашивала о маме. Голос отца был суховатым, но теплым. Что бы мама ни думала о моем поведении, его она убедить не смогла. Но звонить ей, по мнению папы, было еще слишком рано.

Каждый раз после такого звонка меня начинала мучить совесть. Рано или поздно эта история вскроется. Смогу ли я после этого смотреть в глаза родителям? Даже папа, уверенный, что я должна жить своей жизнью, наверняка возмутится. Мама – та просто взорвется. Если не сляжет в больницу с сердечным приступом. Что же делать? Как мне выйти из этой ситуации?

И вот случилось то, чего я боялась. Отец позвонил мне сам, что бывало очень редко. Причина звонка выяснилась быстро. На следующей неделе у отца день рождения, и он хочет, чтобы и я присутствовала на празднике. Я пыталась отвертеться, сказать, что с работы меня не отпустят, но папа был неумолим. Я-то планировала встретиться с ним где-нибудь в кафе, поздравить, вручить подарок – лишь бы не показываться маме на глаза. Но он настаивал на своем:

– Ты моя дочь, Тина. И одна из немногих, кого я действительно хочу видеть на своем дне рождения. Если ты не решаешься попросить выходной – я сам позвоню и договорюсь, чтобы тебя отпустили.

Только этого не хватало! Я сдалась:

– Хорошо, папа. Я поговорю с Алексом. Думаю, он поймет меня.

Конечно, он понял. Я получила выходной и на пятницу, и на субботу. И пятничным вечером уже сидела в машине, припаркованной напротив дома родителей. Выйти из нее и войти туда, где прошло мое детство, оказалось сложней, чем я думала. Меня не было здесь всего пару месяцев, а дом уже казался абсолютно чужим. Наконец, набравшись храбрости, я пересекла улицу, поднялась на крыльцо и постучала. Дверь открыл отец. И его лицо мгновенно осветила широкая улыбка:

– Тина! Я уже боялся, что ты не приедешь!

Он обнял меня за плечи и проводил внутрь. Вот только не все из тех, кто пришел к родителям, оказались мне рады. Некоторые смотрели на меня с брезгливым любопытством. Другие просто отводили глаза. А мама, увидев меня, просто побагровела от злости. Схватив нас с отцом за плечи, утащила на кухню и плотно заперла за собой дверь.

– Как ты посмела сюда прийти, мерзавка?

Мы с отцом непонимающе уставились на нее. Конечно, мама долго помнит обиды – реальные или мнимые. Но это чересчур даже для нее. Видимо, отец решил также:

– Это я ее пригласил. Она – моя дочь. А это – мой праздник. Так что уважай моих гостей, или хотя бы терпи, как я терплю твоих!

Замечание было уместным. Сомневаюсь, что отец сам пригласил хоть кого-то из тех, кто сейчас присутствовал в доме. Кроме меня, разумеется. Но мамину ярость его слова не погасили:

– Ты дурак и слепец! Ты хоть знаешь, что творит твоя дочка? Сколько раз за неделю ее видели в кабаках в компании разных мужчин? Кроме того, говорят, что она заигрывает и с хозяином особняка, в котором работает! Иначе с чего бы ей туда переезжать?

Мама перевела на меня пылающий праведным гневом взгляд и продолжила:

– В жизни бы не подумала, что воспитаю шлюху!

Вот тут я не выдержала. Просто развернулась и, не оглядываясь, ушла из дома. Задерживать меня не стал никто. Я села в машину и уехала обратно, в домик для гостей, уже месяц как ставший моим домом.

Теперь я осталась полностью одна. Нет, братья Стоуны не перестали приходить ко мне. Мы по-прежнему ходили в рестораны и клубы. Они продолжали дарить мне невыразимое удовольствие в постели. Но не могла же я обсуждать с ними своих родителей? Эту ношу мне предстояло нести самостоятельно. И справлялась я с ней с трудом.

Все чаще я начинала стыдиться того, как я живу. Мама назвала меня шлюхой просто за то, что меня с кем-то видели в клубах. Причем видели меня якобы с «разными людьми». Что бы она сказала, если бы узнала, что происходит в моей спальне почти каждую ночь? Наверняка просто убила бы меня, чтобы никто не узнал о позоре. И я могу ее понять. Расскажи мне об этом кто-нибудь пару месяцев назад – и я просто назвала бы его сумасшедшим.

Хуже всего то, что и мой отец больше не звонил. Неужели и его мама смогла перетащить на свою сторону? Если от ссоры с мамой мне было больно, то при мысли о том, что я могу потерять еще и отца, на глазах просто наворачивались слезы. А ведь похоже, что я его потеряла… Неужели теперь я останусь совсем одна? Я все больше начинала ненавидеть собственное безрассудство. Может, правы все окружающие, и я живу неправильно? Может, мне вообще не стоило ввязываться в этот странный роман? Просто сбежать от них сразу, как только я поняла, к чему ведет дело.

Такой стресс плохо на мне сказался. Теперь меня постоянно преследовали страхи. Мне казалось, что окружающие косо на меня смотрят. Особенно девушки из прислуги – Алекс держался с такой безукоризненной вежливостью, что его сложно было в чем-то заподозрить. В один далеко не прекрасный день я не выдержала – и просто сбежала. Собрала свои немногочисленные вещи, села в машину и укатила в город.

Я радовалась, что никто в особняке не знал адрес моей старой квартиры. Именно туда я и вернулась, предварительно созвонившись с хозяйкой. И именно там меня застал телефонный звонок от отца. Я долго смотрела на монитор, не решаясь взять трубку. Что, если он позвонил только для того, чтобы сказать мне, что тоже больше не хочет считать меня дочерью? Но, опять же, я не узнаю этого, если не поговорю с ним. Глубоко вздохнув, я поднесла трубку к уху.

Отец был краток. Он просто спросил, где я сейчас нахожусь, записал адрес и отключился. А через полчаса подъехал к моему дому. Я впустила его в свою крохотную квартирку, краснея и опуская глаза. Но он приподнял меня за подбородок, заставляя взглянуть в лицо:

– Тина, перестань терзаться из-за матери. Виновата не ты. Виноват я, что заставил тебя пройти через все это. Я знал, что она общается с городскими сплетницами. Но не предполагал, что она предпочтет поверить им, а не собственной дочери.

Я смотрела в его добре глаза и хотела просто провалиться сквозь землю. Знал бы он, что его дочь вытворяла на самом деле! Словно услышав мои мысли, он продолжал:

– Что происходит в твоей личной жизни – твое дело. Если ты захочешь рассказать, я всегда выслушаю. Но ничего вытягивать из тебя не собираюсь. Не хочешь – не говори. Поняла?

Я кивнула, боясь, что сейчас расплачусь. А он просто улыбнулся:

– Вот и отлично! Теперь показывай, как ты живешь.

Осмотр много времени не занял. В квартире была всего одна спальня, гостиная и кухня. На большее я пока не могла рассчитывать. Отец осмотрел все и вопросительно посмотрел на меня:

– А почему ты здесь? Ты же, кажется, говорила, что теперь работаешь с проживанием?

Я замялась:

– Пап, я пока не работаю.

– То есть как? Ты взяла отгулы?

Я нерешительно кивнула. Чего мой отец не выносил категорически, так это лентяев. Объяснить ему, что я бросила работу, причем без веской причины, было бы сложно. Но сейчас он не стал меня ругать. Просто положил руку на плечо: