Глядя на погрустневшую Джулю, мне захотелось ее утешить, и рука непроизвольно потянулась к девочке — погладить по голове, сказать какие-нибудь ласковые слова. Но я решила, что не стоит разводить нюни — пора действовать. Я взяла Джулю за руку, снова натянула на себя маску учительницы, и мы вышли в холл.

Прием вяло подвигался к основной его части — фуршету, который должен был иметь место в освобожденном от излишней мебели конференц-зале. Там же намечалась выставка игрушек — с первого года существования фирмы Штайнера — плюс демонстрация новых моделей.

Штайнер был окружен плотной толпой гостей, и я просто не могла бы к нему пробиться, не то что поговорить.

Поэтому, продолжая держать Джулю за руку — она уже попыталась улепетнуть вслед за рабочим, который нес огромного поролонового медвежонка, — я медленно прохаживалась по холлу, стараясь держаться в непосредственной близости от Генриха.

Между тем среди недавно прибывших гостей мое внимание привлекли несколько фигур.

Роскошно одетая женщина с иссиня-черными глазами стояла возле кадки с пальмой вместе с девушкой, которая была лет на пять старше Джули, во всяком случае, на первый взгляд. Принимая во внимание сходство лиц, можно было предположить, что это мать с дочерью.

Рядом с ними находились двое мужчин — вальяжный великан в бархатном пиджаке и невзрачный брюнет с галстуком, съехавшим на сторону.

Оба они обращались к спокойно стоявшей женщине, но ее глаза были устремлены на Генриха, который что-то с жаром объяснял чиновнику из областной администрации.

При этом Штайнер не упускал возможности постреливать глазами в сторону дамы под пальмой, и взгляды его были настолько откровенны, что начинало казаться, будто пыл его аргументов абстрагируется от слов и направляется конкретно этой женщине.

«Наверное, Штайнер неплохой любовник, — подумала я, — если умудряется ласкать глазами женщину, не отрываясь от деловой беседы».

Но объект его внимания не отвечал Штайнеру таким же образом. Женщина была грустна и рассеянна. Что же касается ее чада, то девушка-подросток вообще выглядела испуганной и потерянной.

А мужчины вокруг них не унимались. Бархатный пиджак, дымя дешевой сигарой, толковал что-то о заказных рецензиях в центральной прессе и предстоящих гастролях, которые должны иметь непременный успех.

— А ты бываешь в театре, которому помогает твой папа? — спросила я у Джули.

— Иногда, — ответила девочка. — То вместе с папой, то ходим всем классом. Видите вон ту тетю под пальмой? Это, как говорит папа, прима. Она играет в «Трех сестрах» и в «Маскараде». Очень здорово, когда муж в последнем акте травит ее лимонадом. А сам потом очень переживает. Наша директриса даже прослезилась.

«А это, должно быть, и есть тот новый режиссер, при котором Нина Петровская стала получать главные роли», — констатировала я, глядя на замедленную жестикуляцию бархатного пиджака.

Второй мужчина, по идее, мог быть «поклонником», которые хвостом вьются за звездами сцены, либо как минимум завзятым театралом, убившим сразу двух зайцев — попал на прием и увидел Петровскую.

Но его поведение не укладывалось в мою гипотезу. Мужичонка со скособоченным галстуком явно не вмещался в эти рамки, вел себя чересчур развязно для «поклонника», да и говорил он вовсе не о театре, а преимущественно о своей персоне. При этом он умудрялся периодически хватать Нину Петровскую за локоть, который она осторожно высвобождала, и даже пытался апеллировать к ее дочке.

— На этот раз все должно пойти хорошо, — переводил он взгляд с одной на другую, умело вклиниваясь в паузы речи режиссера. — И кредит обещали, и процент маленький. А то, что конкуренция большая — так это ничего. Главное — работать, ведь правда?

Дамы проигнорировали этот вопрос, а режиссер так вовсе не замечал пытавшегося в чем-то убедить актрису озабоченного человечка.

Обойдя эту группку по кругу, я внимательнее вгляделась в профиль мужичонки и, переведя взгляд на Таню — дочку актрисы, — все быстренько поняла.

Это, разумеется, был ее отец, тот самый неудачливый коммерсант, с которым Нина Петровская развелась, когда в драматическом театре появился Штайнер и получил главную роль — роль спонсора.

Кстати, не его ли имел в виду Генрих, отчитывая свою секретаршу, недостаточно внимательно просмотревшую списки приглашенных?

Ведь на прием была приглашена уйма народу, значительную часть гостей составляли предприниматели, среди которых мог оказаться и Петровский.

Понятно, что Генрих был недоволен его появлением. Но что значила эта странная фраза Регины: «Кажется, я смогу его нейтрализовать».

Впрочем, секретарша Генриха — тот еще крепкий орешек. С виду — неприступная скала, снежная королева, но кто может поручиться, что в ней не кипят африканские страсти и не бурлит злая кровь?

Может быть, она намеренно внесла отставного супруга примы в список приглашенных?

С какой целью? Досадить шефу? Вызвать скандал? Или это ревность? Или… или это связано с предстоящей акцией, направленной против Генриха, о которой предупреждал неизвестный своими звонками?

И потом: что имел в виду Штайнер, выговаривая Регине за ее небрежность? «Не твои ли отношения с Юсефом провоцируют у тебя склероз?»

Так ли прост Юсеф, как кажется на первый взгляд? Что он делал в комнате с табличкой «Красители»? Да, видимо, в этой фирме все обстоит не так радужно, как может показаться с первого взгляда.

Между тем Нина сумела отделаться от бывшего супруга, «переключив» его на какого-то знакомого из «новых русских», которого заметила в толпе.

Тот подошел поздороваться, и Нина, мгновенно переменившись — теперь ее улыбка излучала радушие, — представила супруга гостю и быстро переместилась с дочерью и бархатным пиджаком в другой конец холла. Петровский проводил ее печальным взглядом, но тут же стал что-то лихорадочно объяснять новому знакомцу, очевидно, пытаясь зачистить с ним деловой контакт. При этом он украдкой бросал взгляды в публику, как будто искал кого-то. Я заметила, как менялось выражение его глаз, когда он отводил их от собеседника — они становились холодными и безжалостными, но, возвращаясь к беседе, Петровский снова казался «активным неудачником».

«Вот кто настоящий актер, — подумала я, наблюдая за бывшим мужем Нины. — Какой тут Станиславский! А ведь именно так должен выглядеть идеальный киллер-инкогнито. Его никто не воспринимает всерьез, никто не подумает, что он может сделать свое дело за считанные доли секунды и снова нацепить свою маску».

Нина с дочерью медленно бродили по залу и наконец после двух кругов приблизились к Генриху. Дочь неотступно следовала за ней, сутулясь и явно чувствуя себя не в своей тарелке.

Я с Джулей тоже немного пробилась вперед, по шагу в минуту, и теперь была совсем рядом со Штайнером. Но вызвать его на тет-а-тет пока было нереально. Теперь он беседовал со своим партнером из Германии — Людвигом — и представлял ему Нину.