Шрифт:
Интервал:
Закладка:
И на лестнице не замешкались. И плевать, если мне кто-то крикнет в спину, что эйвы всегда преисполнены величия и достоинства. Я карьеру в храме их Безликой делать не собираюсь, мне можно.
Когда перед носом оказалась знакомая дверь, я чуть не разревелась от облегчения.
— Вот, значит, как, — выдохнула я, глядя на Беську. — Всё-таки чувствуешь за собой вину. То-то же!
— Мяв!
— Спасибо.
На ослабевших ногах я перешагнула порог, и, прикрыв за собой дверь, прислонилась к ней стеной и сползла вниз.
— А что вы… Ох, простите… эйва… вы, должно быть, дверью ошиблись. Это покои госпожи! — ни разу ещё я не видела Рамиру такой растерянной. Даже жалко её стало.
Греста же стояла рядом, сложив руки на груди и победно улыбалась. Впрочем, по морщинке между бровей, по теням под глазами поняла, что волновалась. И сильно.
Отбросив в сторону маску, стянула кружевной чепец. Шапочку умудрилась всё же потерять где-то по дороге. Что, впрочем, неудивительно, стоило вспомнить наш с Беськой забег, до сих отдающийся сбившимся дыханием, бешено колотящимся сердцем и налившимися чугуном руками-ногами.
— Госпожа? — ахнула Рамира.
— Госпожа, госпожа, — усмехнулась Греста.
— Но…
Рамира побледнела на глазах, слившись по цвету со стеной. Даже ещё белее.
Лениво проследила её взгляд.
На моём плече красовалась чёрная кошка. Вылитая Беська. В золотом ошейнике, с подведёнными золотом зелёными глазами. Края татуировки светились, создавая эффект трёхмерного эффекта. Нам бы такие тату-технологии, честное слово!
— Вы… Ты… Не госпожа! — отличилась догадливостью Рамира.
По-прежнему не в силах совладать с дыханием, пожала плечами. Ну уж как есть.
— Госпожа, — с нажимом произнесла Греста, положив Рамире руку на плечо и сжав его пальцами. Рамира даже присела. — Новая госпожа.
— Но… это… как же…
— А откроем сейчас рты, нам первыми прилетит! Что не доложили сразу.
— Но…
— Когда госпожа вернётся, она ведь с нас спросит, Рамира.
Этот аргумент подействовал. К щекам служанки прилил румянец. Рот ещё несколько раз открылся и закрылся, и… закрылся окончательно. Рамира кивнула. А мне резануло это «когда вернётся». Сказать им, что их госпожа вроде как не имела в планах возвращаться? Или смолчать? Наверное, лучше второе. Ишь, госпожи своей бывшей боятся пуще смерти. Ну и к лучшему. Так точно не выдадут.
— Где тебя демоны носят?! — обернулась ко мне Греста, моментально сменив тон. — Извелась тут уже!
А я не против. Главное, что меня не хватились, и эти не выдадут, да.
— Где носит-где носит, — пробурчала я, поднимаясь. — Сама не видишь? — кивнула на анам. — Девственность теряла.
Мне показалось, или бросив быстрый взгляд на чёрную кошку на моём плече, Греста поморщилась? Нет, не показалось. Даже плечами передёрнула. Ну и ладно. Понятно же, что причины не скажет.
— Ванна готова, — сказала она, многозначительно покосившись при этом на Рамиру.
Кивнув, и воспользовавшись тем, что обе служанки скрылись в полукруглом проёме, ведущем в ванную, я быстро сняла ножны с кинжалом и за неимением лучшего места, да и времени на раздумья, сунула его под подушку. И лишь затем, как ни в чём ни бывало проследовала за служанками в ванную комнату, или в купель, как говорят в этом мире.
Взгляд упал на своё отражение в квадратном зеркале, отделанном цветными кристаллами, и я замешкалась, вглядываясь в своё отражение.
Почему-то казалось, что то, что было сегодня, между мной и зеленоглазым нагшасом, должно меня изменить. Опять же, появление анама на моём плече…
Но светящаяся татуировка в виде чёрной кошки с зелёными глазами была, пожалуй, единственным новшеством. Ну и похудела я за прошедшую неделю сильно.
А в остальном… Зеркало бесстрастно отражало рыжую девушку со спутанными волосами, с белоснежной кожей (как и все рыжие, я не очень-то дружу с загаром), с россыпью веснушек на носу, стройную, большеглазую, что особенно заметно на фоне худобы. В каком-то нелепом наряде восточной танцовщицы… Ну, разве что губы припухли от поцелуев и голубые глаза лихорадочно блестят…
Рядом с бассейном с подогретой водой, который здесь почему-то именовался ванной, обнаружилась сложенная сорочка. Просторная, с длинным рукавом. Вся такая из себя аскетичная. Ну ничем не похожая на то, в чём по моим скромным представлениям, по ночам к лордам ходят.
Отложив удивление на потом, быстро избавилась от весьма потрёпанного, и, к счастью, больше ненужного одеяния эйвы и залезла в бассейн.
Горячая вода подействовала волшебно, нежа напряжённое тело. Я откинула голову на борт, блаженно прикрыла веки, понимая, что не то что шагу сделать — пошевелиться не смогу. Наверное, моя давешняя прыть объяснялась каким-то бешенным выбросом адреналина в кровь, что и неудивительно.
— Значит, не хватились? — спросила я, выныривая и вспенивая мыло на волосах.
— Не хватились, — ответила за обеих служанок Греста (показалось, или в её тоне промелькнуло сожаление?)
— Даже больше. Тхрагорский не пришлёт сегодня за тобой, — поддакнула Рамира и ойкнула: Греста, которая несла стопку полотенец, отдавила подруге ногу.
— Как это не пришлёт?
— А вот так, — морщась, пробормотала Рамира. — Велел передать, что леди итак утомлена дорогой и обрядом венчания, — бросив быстрый взгляд на Гресту, добавила, словно извиняясь. — Так что сегодня — отдых.
— Ну и ладненько, — не стала спорить я.
Всё-таки из «ванны» пришлось вылезать, вытираться, переодеваться в сорочку. Пока мне сушили полотенцем волосы, я бессовестно клевала носом. Как добралась до постели — даже не помню. И даже приглушённые голоса Гресты и Рамиры в смежной комнатке для прислуги не помешали, хотя вообще-то сон у меня всегда был чутким.
Засыпая, я накрыла ладонью анам на плече и уже привычно порадовалась, что выиграла у смерти ещё один день. Сколько там мне предрекала в её мире Катлина? Так вот, бывшая леди крупно просчиталась. Я выжила. И выживу, несмотря ни на что. Ещё и найду способ отплатить ей за «добро». Вот не знаю, как — но найду!
Это была моя последняя мысль. Нет, вру, предпоследняя.
Последняя, прежде чем окончательно погрузиться в блаженное забытье, была о зеленоглазом нагшасе.
Интересно, как он там? Что делает сейчас? Может, получает «благословение» от ещё одной эйвы… нет, нет, и ещё раз нет! Даже мысль о том, что его губы и руки касаются другой женщины, причинила почти физическую боль и даже анам почему-то жечься начал.